Габриэль посмотрела на него искоса.
…С чего вдруг он стал таким покладистым?
— Вы просите прощения? Как странно… А как же ваша вчерашняя лекция о честности и лицемерии? И, о том, что вам не стыдно за ваши слова? И что «извиняться в силу традиций…», ну и так далее.
Она повернулась к нему и произнесла, подражая его манере речи:
— «Почему вы решили извиниться? Вам действительно жаль, что вы, возможно, сделали больно другому человеку, или вы решили извиниться потому, что…». Вы вчера говорили что-то подобное, насмехаясь надо мной. А сегодня мой черёд посмеяться над вашими извинениями. Оставьте их при себе. Я не собираюсь вас прощать.
Он снова улыбнулся и ответил, пропустив её колкость мимо ушей:
— У вас, и правда, очень красивый сад, синьорина Миранди. И вы, конечно, слукавили, сказав, что тут не на что смотреть. Расскажите о нём. Как называются эти розы?
Они свернули на боковую аллею, и огромный куст, усыпанный жёлто-персиковыми цветами, скрыл их от взглядов синьора Миранди и Кармэлы. Габриэль тут же остановилась, и резко повернувшись к Форстеру, спросила:
— Давайте начистоту, мессир Форстер — зачем вы здесь? Уж, понятно, что не затем чтобы полюбоваться на мои розы или кривые кинжалы отца! Уверена, в Бурдасе вы насмотрелись на них предостаточно. Вам так хочется досадить мне? К чему все эти извинения? Эта обманчивая вежливость? Что вам от меня нужно?
Форстер осторожно сорвал полураспустившийся цветок, понюхал, чуть склонив голову, и глядя внимательно на Габриэль, сказал:
— Эта роза похожа на вас, Элья, такая же прекрасная и колючая, — он воткнул цветок в петлицу и добавил, — зачем я здесь? Вообще-то, по двум причинам: первая — это попросить у вас прощения.
— В самом деле? — усмехнулась Габриэль, опустив зонтик.
— В самом деле. Я хотел сделать это ещё вчера, но наш разговор неожиданно… пошел не в том направлении.
— «Пошел не в том направлении?» Это так вы называете устроенную мне вчерашнюю… впрочем… неважно! Зачем вам моё прощение? — она внимательно вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, с чего вдруг в этом гроу произошла такая перемена.
— Зачем? Ну, это уже вторая причина, по которой я здесь, милая Элья. И если уж совсем начистоту, то я пришел просить вашей руки у синьора Миранди, — ответил Форстер, глядя ей прямо в глаза.
— Что?
Габриэль потеряла дар речи. Она смотрела на Форстера и думала — он совсем спятил или продолжает издеваться над ней?
А Форстер, видя её замешательство, достал из внутреннего кармана сюртука чёрную бархатную коробочку, и открыл её.
На розовой атласной подкладке лежало кольцо. Изящное и красивое. Очень красивое. И… безумно дорогое.
— Габриэль Миранди, — произнёс он серьёзно, — я говорю совершенно искренне — выходите за меня замуж.
— Замуж? За вас? Да с какой стати! — выпалила Габриэль внезапно, и с ужасом глядя на кольцо, отступила на шаг назад.
Она растерялась, потому что никак не ожидала подобного предложения, и сказала первое, что пришло в голову. Нет, конечно, она отказала бы ему в любом случае, но зная заранее, что дело примет такой оборот, уж наверняка помучила бы его и отомстила за всё. А теперь её растерянность сыграла ему только на руку, и всё снова получилось как-то невежливо и даже неприлично.
— С какой стати? Хм. Интересный вопрос, — казалось, он не удивлён её растерянностью, — ну, например, потому, что я буду вам хорошим мужем.
— Хорошим мужем? Вы? Да ни за что! — воскликнула она, отсекая воздух рукой.
— Почему же вы думаете, что я буду плохим мужем? — он улыбнулся.
— Вы… вы самовлюбленный, невоспитанный, наглый… Неважно, — она не могла найти подходящих слов, чтобы охарактеризовать его в полной мере.
— Эти качества, даже если бы они у меня были, — он усмехнулся, глядя на её растерянность, — вовсе не мешают супружеству. Вы, кажется мне, милая Элья, совсем не разбираетесь в мужчинах.
— Я разбираюсь в них достаточно, чтобы понять, кто вы такой!
— И кто же я такой? Дикарь и лицемер? — он снова улыбнулся, и голос его был тихим, с какими-то странными бархатными нотками, от которых у Габриэль сердце пропустило удар. — Может, не такой уж и дикарь? И может, не так уж я и невоспитан, милая Элья? Я знаю о вас всё: что вы любите вальсы, пирожные и розы, вы сентиментальны, принципиальны и очаровательны. Вы мне нравитесь. И забудьте всё, что я говорил вам до этого, я был не прав, к дьяволу принципы, я смогу быть вам хорошим мужем, Элья!
— Вы… и я… о… нет, мессир Форстер! — отрезала Габриэль, чувствуя, как у неё краснеют уши и дрожат пальцы сжимающие ручку зонта.
— Значит, вы мне отказываете? — спросил он, ничуть не изменившись в лице.
— Да, — ответила она резко.
— Может быть, вам дать время подумать? Не принимайте решение так поспешно.
— Не о чем тут думать! Я не выйду за вас замуж, даже если вы будете последним мужчиной во всей Баркирре! — с этими словами она чуть отступила назад.
— Позвольте спросить, почему?
— Я ещё не вполне готова для брака, — ответила Габриэль с достоинством и расправила складки на платье, пытаясь вернуть себе самообладание.
Форстер окинул её странным взглядом, и произнес, прищурившись:
— Это что ещё за вежливая чушь? По мне, так вы вполне готовы. Уж простите мою бестактность — я же гроу и дикарь, а мы привыкли называть вещи своими именами. Это, кстати, называется честность, — он смотрел на неё внимательно и сосредоточенно, — так что со мной не так, Габриэль? Я не слишком богат? Некрасив? Незнатен? Может быть, стар для вас?
В его голосе ей почудилась досада и обида, а ещё — насмешка. И она готова была поклясться, что он расстроен.
…Из-за ящика вина? Немыслимо!
— Ну, раз вам недостаточно деликатного — «я ещё не вполне готова для брака», то извольте, — произнесла она, выпрямившись и чуть вздёрнув подбородок, — я не люблю горы, не люблю вас и совершенно ничего не понимаю в овцах! Как вам такая причина?
Форстер сделал полшага ей навстречу, а она снова отступила, выставив между ними раскрытый зонтик, как щит.
— Не любите меня? — спросил он, усмехнувшись криво, и усмешка эта была недоброй. — Вы что же, собираетесь замуж по любви? Простите, но вы производите впечатление рассудительной и умной девушки, Габриэль. А я в жизни не слышал большей глупости, чем брак по любви… в вашем положении.
От его слов и тона, каким он это сказал, всё её самообладание снова как ветром сдуло.
…Он что же — решил выиграть свой спор любой ценой? Так сильно ему нужно её согласие, чтобы хвастать этим, распивая треклятое лиарнское с синьором Грассо? Потом, очевидно, заявит, как он спас «бедняжку» Габриэль от участи старой девы или приживалки! И как она была счастлива этому предложению!
