«Тело [Оаннеса] было как у рыбы, а под рыбьей головой другая голова, а внизу ноги, сходные с человеческими, но соединенные с рыбьим хвостом. Его голос и речь тоже были ясными и человеческими, и образ его сохранился до наших дней… После захода солнца он имел обыкновение погружаться в море и всю ночь обитать на глубине, ибо мог дышать под водой».
Согласно преданию, о котором сообщает Берос, этот Оаннес был великим просветителем:
«Днем он обычно разговаривал с людьми, но не принимал пищи в это время суток. Он знакомил их с письменами и науками, а также со всевозможными искусствами. Он учил их строить дома, возводить храмы и составлять законы, объяснил им принципы геометрии. Он научил их различать плоды земли и собирать фрукты. Иными словами, он обучал их всему, что могло смягчить нравы и сделать людей более милосердными. Его наставления были столь исчерпывающими, что с тех пор люди не смогли добавить к ним ничего существенного».
На сохранившихся изображениях Оаннеса, которые мне доводилось видеть на ассирийских и вавилонских барельефах, был изображен человек, явно одетый в рыбью чешую. Чешуйки составляли преобладающий мотив его одеяния, как и на статуе El Fraile из Тиауанако. Еще одной чертой сходства были предметы неопределенного предназначения в руках у фигур из Вавилона. Если мне не изменяет память (впоследствии я убедился, что был прав), эти предметы совсем не идентичны южноамериканским, однако достаточно похожи, чтобы отметить это.
Ассирийский барельеф, изображающий фигуру в рыбьей чешуе
Другой огромный «идол» Каласасайи был расположен у восточного края площадки лицом к главным воротам и представлял собой внушительный обелиск из серого андезита высотой девять футов. Его широкая голова поднималась прямо от массивных плеч, а плоское лицо бесстрастно смотрело вдаль. Он носил корону или некий головной убор, а его волосы были уложены в ровные ряды длинных вертикальных локонов, лучше всего различимых сзади.
Эта фигура тоже была покрыта затейливой резьбой, напоминающей татуировку. Как и El Fraile, ниже пояса она была облачена в одеяние, состоящее из рыбьей чешуи и символов, обозначающих рыбку, и держала в руках два неопознанных предмета. Предмет в левой руке был больше похож на ножны, чем на книгу в переплете, и из него торчала раздвоенная рукоятка. Предмет в правой руке имел грубую цилиндрическую форму, сужающуюся посередине в месте захвата, расширяющуюся у основания и заостренную на верхушке. Он как будто состоял из нескольких частей или секций, вставленных друг в друга, но было невозможно угадать их предназначение.
Изображения вымерших животных
Оставив в покое рыбоподобные фигуры, я наконец подошел к Вратам Солнца, расположенным в северо-восточном углу Каласасайи.
Ворота представляли собой отдельно стоящий монолит из серовато-зеленого андезита шириной примерно 12,5 фута, высотой 10 футов и толщиной 18 дюймов, весивший около 10 тонн. Похожий на сильно уменьшенную Триумфальную арку, в этой обстановке он выглядел как дверь между двумя невидимыми измерениями — дверь, ведущая из ниоткуда в никуда. Каменная резьба, покрывавшая его, отличалась необыкновенно высоким качеством, и специалисты сходились в том, что это «одно из археологических чудес обеих Америк». Самым загадочным элементом Врат Солнца был так называемый «календарный фриз», вырезанный на восточном фасаде вдоль верхней части портала.
В приподнятой центральной части фриза главенствующее положение занимал барельеф, который ученые считают еще одним изображением Виракочи, но на этот раз в его более устрашающем аспекте бога-царя, способного призывать огонь с небес. Мягкая, отцовская сторона его натуры нашла отражение в слезах сострадания, стекающих по его щекам. Но его лицо жесткое и суровое, лоб увенчан внушительной царской тиарой, а в каждой руке он держит молнию. По интерпретации Джозефа Кэмпбелла, одного из ведущих специалистов по мифологии XX века, «смысл заключается в том, что милость, изливаемая во Вселенную через Солнечные Врата, аналогична энергии молнии, которая уничтожает, но сама является неуничтожимой…».
Я поворачивал голову направо и налево, медленно изучая остальную часть фриза. Это был прекрасно сбалансированный образец барельефной скульптуры с тремя рядами по восемь фигур, выстроенных в три ряда по обе стороны от центрального приподнятого изображения. Предпринимались многочисленные попытки объяснить предполагаемое календарное значение этих фигур, но ни одна из них не выглядела достаточно убедительной. Можно было с уверенностью сказать лишь то, что все фигуры выполнены в бесстрастной, почти карикатурной манере и что в их упорядоченном марше по направлению к Виракоче есть нечто холодное и механическое. Некоторые из них носили маски птиц, другие имели заостренные носы, и каждый держал в руке приспособление того же рода, что и у высшего божества.
Основание фриза было украшено узором, известным как «меандр»: геометрической серией ступенчатых пирамидальных форм, образующих непрерывную линию и чередующихся в прямом и обратном порядке, который, как считается, тоже выполняет календарную функцию. На третьей колонне справа (и менее четко на третьей колонне слева) я смог различить резное изображение слоновьей головы с ушами, бивнями и хоботом. Это было неожиданностью, так как в Новом Свете нет слонов, хотя, как я узнал впоследствии, они обитали там в доисторические времена. Особенно многочисленными в Южных Андах до своего внезапного исчезновения около 10 000 года до н. э. были представители вида Cuvieronius из отряда хоботных, поразительно похожие на «слонов», изображенных на Вратах Солнца.
Я подошел на несколько шагов, чтобы внимательнее рассмотреть этих животных. Каждый рисунок оказался составленным из голов двух хохлатых кондоров, соприкасающихся шеями (хохолки образовывали «уши», а верхняя часть шеи — «бивни»). Тем не менее эти существа по-прежнему напоминали мне слонов — вероятно, из-за характерного визуального приема скульпторов Тиауанако, которые в своих фантасмагорических произведениях часто изображали одни вещи с помощью других. Так, например, вполне человеческое ухо на человеческом лице вполне могло оказаться птичьим крылом. Нарядная корона могла состоять из чередующихся голов рыб и кондоров, бровь — из птичьей шеи и головы, носок туфли — головой животного и так далее. Поэтому слоноподобные существа, образованные из голов кондоров, необязательно являлись оптической иллюзией. Напротив, такие искусные составные изображения превосходно вписывались в общую художественную манеру фриза.
