И она будет замужем. За Гиддоном. Станет его женой, хозяйкой его дома. Должна будет развлекать его проклятых гостей, нанимать и увольнять слуг, кухарок и делать прочую подобную чепуху, носить в себе его детей, сидеть дома и любоваться ими. А по ночам она должна будет ложиться в его постель, постель Гиддона, и спать с человеком, который считает царапину на ее лице оскорблением его персоне, который считает себя ее защитником — защитником! Да она бы одолела его зубочисткой против меча!
Глубоко дыша, она заставила утихнуть вскипающий гнев. Он ведь ее друг, союзник Совета. Нельзя ему все это говорить. Нужно делать так, как сказал Раффин.
— Гиддон, — начала она, — ты наверняка слышал, что я не собираюсь выходить замуж.
— И не примешь достойного предложения? К тому же, признай, это решит все твои проблемы с королем.
— Гиддон.
Он стоял перед ней, лицо его было спокойно, глаза улыбались. Он даже представить не мог, что ему можно отказать. И, быть может, это простительно — ни одна другая женщина, наверное, не отказала бы.
— Гиддон. Тебе нужна жена, которая родит тебе детей, а я никогда их не хотела. Тебе нужно жениться на женщине, которая хочет иметь детей.
— Ты не так сильно отличаешься от других женщин, Катса, Да, ты можешь сражаться, как другие не могут, но в остальном ты не так уж отличаешься. И ты захочешь детой, я уверен.
Катса совсем не ожидала, что ей так быстро представится возможность попрактиковаться в сдержанности, потому что ей страшно захотелось поколотить Гиддона, выбить эту уверенность у него из головы прямо в пыль, где ей и место.
— Я не могу выйти за тебя, Гиддон, и дело не в тебе, а только во мне — я никогда ни за кого не выйду замуж и не буду носить ничьих детей.
Он удивленно посмотрел на нее, и выражение его лица изменилось. Ей был знаком этот саркастический изгиб губ, эта искра в глазах. Он начинал слышать.
— Едва ли ты хорошо обдумала свои слова, Катса. Думаешь, кто-нибудь сделает тебе лучшее предложение?
— Дело не в тебе, Гиддон, а во мне.
— Думаешь, кого-то еще привлечет королевский палач?
— Гиддон…
— Ты надеешься, лионидец попросит твоей руки, — он насмешливо указал на нее пальцем. — Ты предпочла его, потому что он принц, а я только лорд.
Катса всплеснула руками.
— Гиддон, из всех глупостей…
— Он не захочет на тебе жениться, — не умолкал Гиддон, — а если и захочет, ты будешь дурой, если согласишься. Я бы скорее Мергону доверился, чем ему.
— Гиддон, я тебе клянусь…
— В нем нет ничего достойного. Любой, кто борется с тобой, как он, — просто бандит и авантюрист.
Застыв, Катса уставилась на Гиддона, но даже не видела его надменного лица и пальца, рассекающего воздух. У нее перед глазами был По, который сидел на полу зала для тренировок и произносил точно те же слова, какие выбрал Гиддон, раньше, чем сам Гиддон их произнес.
— Гиддон! Ты когда-нибудь говорил об этом с По?
— Катса, я с ним ни разу даже не заговаривал, когда тебя с нами не было.
— А с кем-нибудь другим? Ты когда-нибудь раньше произносил эти слова?
— Конечно, нет. Если ты думаешь, что я стану тратить свое время…
— Ты уверен?
— Да, уверен. Какая разница? Если он спросит, я не побоюсь сказать, что думаю.
Не веря, она посмотрела на Гиддона, беззащитная перед осознанием того, что еще давно просочилось в ее мысли и сейчас, наконец, встало на место, и схватилась рукой за горло — было трудно дышать. Катса задала вопрос, который обязана была задать, и сжалась от ответа, который знала заранее.
— Ты раньше думал об этом? Думал об этом в его присутствии?
— О чем? Что я ему не верю? Что он бандит и авантюрист? Я об этом думаю каждый раз, как смотрю на него.
Гиддон с ненавистью выплевывал слова, но Катса ничего вокруг не замечала. Присев, она медленно и задумчиво положила лук на землю, потом встала и тихо, шаг за шагом пошла прочь — вдох-выдох, вдох-выдох — глядя прямо перед собой.
— Боишься, — прокричал он ей вслед, — что я оскорблю твоего драгоценного лионидского принца! Может, и стоит высказать ему все, что я думаю. Вдруг он скорее уедет, если ему помочь!
Она не слушала, не слышала — в голове гудело. Он знал, что думает Гиддон и что думает она сама, — точно знал. Когда она бывала зла, когда благосклонно думала о нем. Много раз. Должно быть, это случалось много раз, но все внутри так кричало, что думать об этом было невыносимо.
Катса считала его воином, просто Одаренным воином. И — вот глупая — догадливым. Даже восхищалась его интуицией.
Восхищалась, а он читал ее мысли.
Доверяла, а нельзя было. Он утаил свою натуру, свой Дар. А это то же самое, что солгать.
Глава четырнадцатая
Катса вихрем ворвалась в лабораторию, и Раффин в изумлении оторвался от работы.
— Где он? — спросила она и тут же остановилась как вкопанная, потому что он был там — прямо там, сидел на столе Раффина. Челюсть у него была пунцового цвета, а рукава, как обычно, закатаны до локтей.
— Мне нужно сказать тебе одну вещь, Катса.
— Ты читаешь мысли, — перебила она. — Ты читаешь мысли, и ты мне лгал.
Коротко ругнувшись, Раффин бросился к двери у Катсы за спиной и плотно прикрыл ее. По покраснел, но глаз не опустил.
— Я не читаю мысли.
— Я не дура! — закричала она. — Прекрати лгать! Что ты узнал? Какие мысли уже успел украсть у меня?
— Я не читаю мысли, — повторил он. — Я чувствую людей.
— И что это значит? Ты чувствуешь их мысли.
— Нет, Катса, послушай. Я чувствую людей. Можешь назвать это моим ночным видением или глазами на затылке, как ты однажды предположила. Я чувствую людей рядом, как они думают, чувствуют, двигаются, ощущаю их тела, их энергию. Только… — он сглотнул. — Только когда они думают обо мне, я начинаю чувствовать мысли.
— И, по-твоему, это — не чтение мыслей? — заорала она так громко, что он вздрогнул, но по-прежнему но отводил взгляда.
— Ладно. Я немного читаю мысли. Но всего, что ты себе представила, я не могу.
— Дай ему объяснить, Катса, — сквозь боль донесся до нее мягкий голос Раффина.
Она ошарашено повернулась к Раффину, не веря, что он знает правду и все-таки защищает По, а потом резко перевела взгляд обратно на По, который все еще смел смотреть ей в глаза, как если бы не сделал ничего плохого, ничего абсолютно и бесповоротно ужасного.
— Пожалуйста, Катса, — сказал он. — Пожалуйста, выслушай меня. Я не могу слышать любые мысли, какие захочу: я не знаю, что ты думаешь о Раффине, или что Раффин думает о Банне, или понравился ли Оллу ужин. Ты можешь в соседней комнате бегать кругами и думать, как ненавидишь Ранду, но я буду знать, лишь то, что ты бегаешь кругами… пока твои мысли не обратятся ко мне — только тогда смогу я узнать, что ты чувствуешь.
