Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Здесь его отвели на второй этаж и, приставив к нему охранника, усадили ждать в кабинете коменданта. Минуты ожидания растягивались в часы, и постепенно Муссолини начал догадываться, что, собственно, происходит. «И когда я сидел, погруженный в размышления, в этой комнате, мне в голову впервые в голову закралось сомнение. Что это — защита или арест?» Он обратил внимание на популярный фашистский лозунг, написанный огромными буквами на стене казармы: «Верь, борись, подчиняйся!» Наверняка в тот момент он воспринял его как насмешку.
Позднее тем же вечером, примерно в час ночи 26 июля, к дуче явился посетитель в лице генерала Эрнесто Фероне. Генерал прибыл к экс-диктатору с сообщением. Муссолини взял в руки зеленый конверт со штампом «Военное министерство» и вытащил из него написанную от руки записку. Записка была от Бадольо.
«Нижеподписавшийся глава правительства, — говорилось в ней, — ставит в известность Вашу Светлость, что все, что меры, принятые в отношении вашей персоны, приняты в ваших собственных интересах, ибо до нас дошла подробная информация о готовящемся против Вас заговоре. Мы весьма сожалеем об этом и считаем своим долгом сообщить Вам, что мы готовы отдать приказ о Вашей охране со всем положенным вам уважением в любом выбранном вами месте».
Ага, теперь кое-что проясняется, наверняка подумал дуче. Успокоенный посланием Бадольо, которое на первый взгляд гарантировало ему немалую долю свободы, Муссолини продиктовал ответ своему старому недругу. В своем письме он поблагодарил Бадольо за его труды, добавив, что хотел бы, чтобы его отвезли в загородную резиденцию Рокка делла Камината. Это внешне напоминавшее средневековую крепость сооружение находилось в его родной Романье, неподалеку от Форли.
«Я хочу заверить маршала Бадольо, — сказал он, обращаясь к Фероне, который дословно записывал все, что ему говорилось, — что я, пусть даже лишь в память о том, что мы когда-то вершили вместе с ним в прошлом, не стану создавать для него никаких трудностей, но буду всячески с ним сотрудничать». Дуче также добавил, что по достоинству оценил готовность Бадольо и дальше сражаться на стороне Германии. Свое письмо он закончил следующими словами: «Я выражаю искреннюю надежду на то, что успех будет сопутствовать тому серьезному делу, которое маршал Бадольо берет на себя по приказу и от имени его величества короля, чьим верным слугой я был на протяжении двадцати одного года и продолжаю им оставаться».
Тон послания был примирительный. Муссолини воздержался от выражения своих истинных чувств по поводу переворота, с момента которого не прошло и суток, равно как не стал выражать свою озабоченность по поводу того, что его содержат в казарме. Тон письма был таким пассивным, что Бадольо на следующий день отправил его копию нацистам в подтверждение того, что дуче примирился со своей судьбой. Это было то самое письмо, которое заставило Геббельса озадаченно чесать голову 27 июля. «Он хочет, чтобы его отвезли в Рокка делла Каммината, чтобы он там отдыхал», — писал озадаченный Геббельс в своем дневнике, добавляя, что если только это письмо не подделка, оно свидетельствует о том, что у дуче больше нет ни малейших намерений как-то вмешиваться в ход событий.
Позднее Муссолини пытался объяснить свою пораженческую позицию тем, что послание Бадольо якобы ввело его в заблуждение. «Это послание не имеет себе равных по вероломству во всей истории, — писал он. — Оно было призвано убедить меня в том, что слово короля относительно моей личной безопасности будет сдержано и кризис будет разрешен в рамках существующего режима, то есть фашизма».
Пока Муссолини мучился бездельем в кадетской казарме, куда не проникали почти никакие новости из внешнего мира, он, судя по всему, еще цеплялся за надежду, что созданная им партия переживет смену режима. Низложенный диктатор отказывался верить, что его старый фельдмаршал попытается уничтожить фашизм, о чем он позднее писал с горечью: «Бадольо слишком часто, слишком громко и прилюдно выражал свою преданность партии… Он получил от нее огромные почести и немалые деньги. Я был готов к чему угодно, но только не к предательству, к которому он шел вот уже многие месяцы».
Вечером 27 июля, пока Штудент и Скорцени во Фраскати беседовали с Кессельрингом, Муссолини узнал, что его в очередной раз перевезут в новое место, и решил, что это будет Романья. «Я не стал задавать вопросов, — вспоминал он, — убежденный в том, что целью моего ночного путешествия будет Рокка делла Каммината». Однако, вглядываясь в щели опущенных шторок, он вскоре понял, что машина едет в другом направлении. Когда он поинтересовался у одного из сопровождающих, куда его везут, ему было сказано, что планы якобы изменились. Как вскоре выяснилось, Муссолини везли в Гаэту, небольшой портовый городок на западном побережье Италии, примерно в девяноста километрах к юго-востоку от Рима.
В Гаэте на пристани имени тестя Муссолини Констанцо Чиано его уже поджидал адмирал Франко Мауджери, соропятилетний глава морской разведки. (Мауджери впоследствии участвовал в движении Сопротивления в дни немецкой оккупации Рима и в 1946 году был назначен главой Генерального штаба ВМФ Италии.) Ветеран обеих мировых войн, сухопарый, седовласый Мауджери был ранее тем же днем извещен о том, что на него пал выбор «сопровождать некую важную персону». Впрочем, Мауджери тотчас догадался, кто этот его таинственный подопечный. Местом назначения, было сказано, является крошечный островок Вентотене, расположенный напротив Неаполя, в нескольких десятках километров от побережья. Экипаж корвета «Персефона» в количестве восьмидесяти человек уже получил инструкции по выполнению задания.
Примерно в два часа ночи 28 июля к пристани имени Чиано подъехал сопровождавший Муссолини конвой из шести машин. На берегу их уже поджидал Мауджери, а с ним еще несколько офицеров. В ожидании высокопоставленного пленника все как один нервно курили и пытались отвлечь себя ни к чему не обязывающими разговорами. Конвой опоздал на два часа, и Мауджери уже начал волноваться. Впрочем, стоило ему увидеть дуче, как часы ожидания были забыты. Однако внешний вид Муссолини обескуражил даже такого бывалого морского волка, как Мауджери.
«Лицо Муссолини даже в тусклом свете портовых фонарей было зеленым и каким-то землистым, — писал Мауджери в своем дневнике, описывая события, участником которых ему выпало стать. — Его огромные, гипнотические, змеиные глаза, казалось, светились откуда-то из темноты. Лицо заросло трехдневной щетиной». На дуче по-прежнему были все тот же синий костюм, правда, теперь изрядно помятый, в который он облачился по случаю аудиенции у короля, а также белая рубашка с коротким рукавом, черный галстук и фетровая шляпа.
«Как это не похоже на высокомерного, кровожадного головореза на балконе дворца», — подумал про себя Мауджери, оглядывая Муссолини с головы до ног. Он ненавидел дуче за то, что тот сделал с Италией, и вместе с тем не мог не испытать сочувствия к фигуре низвергнутого диктатора, что предстала перед ним в эти минуты.
Мауджери почтительно отдал салют, после чего повел пленника в трюм «Персефоны», в пустую каюту командира корабля, лейтенанта-коммандера Таццари. Вскоре корвет отчалил от берега, взял на курс на Тирренское море и в пять пятнадцать утра бросил якорь у берегов Вентотене. Двое сопровождающих Муссолини, генерал Саверио Полито и полковник Пелаги, сошли на берег, чтобы найти для важного пленника приличествующее тому место содержания. В это с трудом верится, однако никому и в голову не пришло заранее изучить остров, чтобы определить, годится ли он в качестве тайной тюрьмы для Муссолини или нет.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
