Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Выгнали из ресторана
Около 1900 года ресторан закрылся, но был потом возрождён под сводами Россгартенского Пассажа (начало улицы Клинической). Впрочем, без особого успеха. Как не увенчались успехом и попытки отдельных рестораторов приобщить кёнигсбержцев к французской и английской кухне.
Вкусы у немцев были простыми. Всякие там «Consomme au Pommes D’Amour», «Sylphides a la creme a Ecrevisses» и прочие гастрономические тонкости были выше их желудочного понимания. И обычный бюргер, и господин из местного высшего общества одинаково любили сосиски с жареной кислой капустой, гороховый суп и пиво. А их жёны лакомились пирожными и горячим шоколадом в одних и тех же дамских кондитерских.
…Русские путешественники удивлялись тому, что в немецких ресторанах у каждого официанта — своя узкая специализация. Тот, кто носит хлеб, никогда не отзовётся на просьбу «поторопиться с пивом» — а тому, кто подаёт суп, абсолютно без разницы, принесли клиенту хлеб, поставили перед ним солонку или же нет.
Немецкие официанты прислуживали без той почтительной угодливости, какой отличались «человеки» в российских ресторанах и трактирах. Они не носились по залу с такой скоростью, что фалды их фраков завивались жгутом, — а, напротив, перемещались неторопливо и обстоятельно. Зато клиент мог быть уверен: ему не «втюхнут» залежалый продукт, а сдачу принесут с точностью до пфеннига…
Одну русскую даму с позором выгнали из ресторана, когда она, по московской привычке, начала возмущаться абрикосовым кремом, поданным на десерт, — дескать, он отвратителен.
Францёзишештрассе, 1930-е годы
Вход в ресторан «Блютгерихт» в западной части замкового двора
В Большом зале ресторана «Блютгерихт»
Официант переспросил: «Schon Sie wollen zagen?» («Хороший, вы хотите сказать?») Думая, что дама просто ошиблась в слове.
Но та повторила: «Abscheulich» («Отвратительный»).
Через пару минут вышел хозяин ресторана, позвал швейцара — и привередливую клиентку выпроводили, не дав доесть тот самый «отвратительный» крем. Впрочем, денег за обед тоже не взяли…
Съели собаку
После штурма Кёнигсберга все рестораны закрылись. В городе голодали и побеждённые и победители. Михаэль Вик в книге «Закат Кёнигсберга. Свидетельство немецкого еврея» вспоминает:
«Одичавшие собаки избегали встреч с человеком, каким-то образом чуя его намерения. Всех кошек давно уже съели. Однажды средних размеров собаку сбил мчащийся джип. В состязании за её труп я оказался победителем и понёс добычу домой. ‹…› Её мясо пришлось всем домашним по вкусу и укрепило наши силы. А однажды в куче мусора мне попалась на глаза целая банка сиропа — вот это удача!»
А первая переселенка Н. А. Пискотская говорит:
«В голодную зиму 1947 года стоимость буханки хлеба подскочила до 100–120 рублей. Стакан муки стоил пять рублей. ‹…› На базаре хлеб продавали по кусочкам. Кусочек — десять рублей. Резали хлеб на десять частей и так продавали».
Ещё одно свидетельство:
«Летом сорок шестого года около бани на улице Павлика Морозова открыли коммерческий магазин, где изредка продавали хлеб… У дверей топталась огромная масса людей. Дверь время от времени открывалась, отсчитывали двадцать человек и запускали в магазин; там их отоваривали и выпускали через другую дверь. ‹…› Ко мне прижали пожилую немку интеллигентного вида, в соломенной шляпке с вуалью. До войны таких было много. Толпа давит, кости трещат, день жаркий. Старушка шепчет что-то по-своему. И вдруг я явственно слышу от неё по-русски: „Эх… твою мать!“»
И ещё:
«В 1947 году, четвёртого декабря, отменили карточки (это уже говорит ветеран А. Н. Соловьев. — Д. Я.). Мать на стол положила целую буханку хлеба и говорит: „Ешь“. Я отрезал кусок, а она говорит: „Всю ешь“. Я впервые съел целую буханку, впервые почувствовал себя сытым, а мать вдруг заплакала навзрыд» («Восточная Пруссия глазами советских переселенцев»).
Тут уж было не до кабаков. Они появились позже — и «гудели» там по преимуществу вернувшиеся из загранки моряки. А в их отсутствие — морячки. Кулинарные изыски резвящийся народ волновали мало: еда во всех ресторанах была примерно одинаковой. Как и выпивка. И музыка тоже.
В кабак ходили, чтобы поразвлечься: потанцевать и «снять» кого-нибудь на вечерок.
Морячки прикалывались: «Мы с мужем сейчас оба в Атлантике. Только он на судне, а я — за столиком». (Знаменитый рыбацкий ресторан в Калининграде назывался «Атлантикой».) Но это уже совсем другая история, к Кёнигсбергу относящаяся мало.
Красное знамя над Кёнигсбергом
вывешивали каждый раз, когда в городе случался пожар
Как ни странно, красное знамя появилось на самой высокой башне города задолго до апреля 1945 года. Ещё в Средние века. Его вывешивали на Центральной башне Королевского замка, если где-то в городе вспыхивал пожар.
Вообще Кёнигсберг горел столько же, сколько и строился. Почти все семьсот лет. С января 1255-го по апрель 1945-го.
Миллионендамм
Первый грандиозный пожар произошёл в 1262 году: во время «Великого восстания» пруссов было сожжено первое поселение на Штайндамме, севернее замка.
В 1513 году в Кнайпхофском Форштадте сгорели госпиталь Святого Антониуса, Зелёный мост и все окрестные склады. 10 августа 1539 года в хлебопекарне начался пожар, почти уничтоживший Закхайм и Россгартен (сейчас это район между строящейся эстакадой — «мостом в никуда» — на Московском проспекте и улицей Клинической).
В августе 1756-го огонь вспыхнул в районе Россгартенского рынка (ныне начало улицы Фрунзе). История умалчивает о количестве жертв и разрушений, но можно предположить, что их было немало: в средневековом городе дома и хозяйственные пристройки лепились друг к другу кучно, а языки пламени перекидывались через узкие улочки Альтштадта с лёгкостью невообразимой.
11 ноября 1764 года в деревянной будке-мастерской, где шили паруса (сейчас это район спорткомплекса «Юность»), что-то загорелось. Под воздействием ветра огонь мгновенно охватил Альтштадт, Лёбенихт и Закхайм. Дотла выгорели четыре кирхи, Лёбенихтская ратуша, приют для нищих, 369 домов, 49 складов…
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
