Вместе с тем Годунов остался в памяти народа не только как властолюбец и злодей, но и как деятель, приложивший немало усилий, чтобы искоренить разбой, «татьбу», «корчемство», склонный к справедливости в судебных делах и строгий ко взяточникам.
Нельзя сказать, чтобы он отличался какой-то особенной слабостью веры. Борис Федорович, хотя и не был сведущ в Священном Писании, но все-таки проявлял благочестия не меньше, чем любой большой вельможа того времени; взойдя на трон, он, пожалуй, стал проявлять даже большее рвение в делах веры. Источники сохранили прямые тому свидетельства.
При имеющейся, как уже говорилось, «склонности к черной магии» Б.Ф. Годунов оставался твердо православным человеком. Да и не только он лично, но и все семейство Годуновых. В этом смысле между ним и царем не могло возникать никаких разногласий.
В тексте Пискаревского летописца сразу после известия о кончине Федора Ивановича в 1598 году помещен длинный список наиболее значительных построек времен его царствования, возведенных в столице — за исключением стен Белого города, о чем автор летописца сообщает задолго до того. У этого списка есть одна любопытная особенность: четко указан заказчик всякой работы. Так, например, некоторые церкви возводились или же изменяли свой прежний облик повелением самого Федора Ивановича; об этих актах царского благочестия подробнее будет рассказано ниже. Прочие здания строились «во дни благочестиваго царя и великаго князя Феодора Ивановича всеа Руси…», но только не его повелением, а «по челобитью» кого-то из бояр, что значит — и на средства челобитчика. Чаще всего среди храмоздателей того времени встречается имя боярина Дмитрия Ивановича Годунова — дяди Б.Ф. Годунова, его воспитателя и благодетеля. Но и Борис Федорович оказался не чужд православной благотворительности. Каменный храм Святой Троицы появился в принадлежащем ему подмосковном селе Хорошеве, еще одна каменная церковь Святой Троицы возникла в его селе Большие Вяземы, третья, Борисоглебская, — в селе Борисове на Городище Верейского уезда (Борисов городок на Протве). Д.И. и Б.Ф. Годуновы обеспечили средства для строительства надвратной церкви Федора Стратилата в костромском Ипатьевском монастыре. Видимо, с именем Бориса Федоровича и его сестры царицы Ирины следует связывать масштабное строительство в дорогобужском Троицком Болдине монастыре. Недавно В.В. Кавельмахер убедительно доказал также, что громадный шатровый храм Преображения Господня в подмосковном селе Остров — выдающееся, поистине изысканное творение зодчих рубежа XVI—XVII столетий — также возведен по желанию Б.Ф. Годунова (уже ставшего царем). Годунов-монарх велел надстроить кремлевскую колокольню Ивана Великого и начать грандиозное строительство в серпуховском Владычном монастыре. Он планировал также создание в Кремле церкви «Святая святых» — по образцу храма Гроба Господня в Иерусалиме; деревянная модель его успела увидеть свет, но до строительства дело не дошло: Борис Федорович ушел из жизни, а затем на страну обрушились бедствия Смуты, и о величественных архитектурных проектах пришлось надолго забыть.
Но до начала Смуты правители русской столицы в разное время и разными средствами пытались осуществить грандиозный проект уподобления ее Иерусалиму. Этот проект ведет свою историю от времен Ивана Грозного, в частности, от строительства собора Покрова что на Рву, и завершается уже при патриархе Никоне, через много десятилетий после окончания Смуты, в подмосковном Новом Иерусалиме. Так вот, «…замысел Иоанна Васильевича можно считать только прологом к повторению иерусалимских святынь при Борисе Годунове… “Иерусалимская” программа впервые (на русской почве) включает в себя перенос сакральных топонимов и копирование главной реликвии христианского мира — Гроба Господня».
Из этой великой, щедрой, грандиозной по масштабам храмоздательской работы Годуновых, и особенно самого Бориса Федоровича, из сознательного стремления его, как правителя Русского царства, воплотить в жизнь идею прославления христианской Москвы как второго Иерусалима видно: так поступать мог лишь крепко верующий человек.
Да, Годунов погубил немало своих врагов, притом в числе их оказались заслуженные воеводы, герои вооруженной борьбы России со злейшим неприятелем, талантливые управленцы, истинные «столпы царства». Да, современники Бориса Федоровича, впрочем, как и наши современники, нередко видят в его выдающейся государственной деятельности своего рода «искупление» его же интриг и душегубства. Но при всем том невозможно изображать Бориса Федоровича Годунова конченым подлецом, поправшим христианские идеалы. Живое религиозное чувство в его душе все-таки существовало. Быть может, и скорбел Борис Федорович о своих тяжких грехах. Быть может, он хотя бы ощущал необходимость поддерживать, насколько возможно, Церковь, отдавать во благо ее великую часть состояния, полученного им в результате страшной придворной борьбы. С неприятелями своими этот человек был лукав и жесток. Его били, он наносил ответные удары, совершая темное, ужасное отмщение, марая душу чужой кровью. Но все же Б.Ф. Годунов — это не Малюта Скуратов, без совести, без жалости покупавший свое возвышение чужими жизнями. Борис Федорович — фигура трагическая и, должно быть, не чуждо ему было душевное мучение, раздвоенность холодного ума и живой души, искавшей какого-то милосердия, желавшей отдохновения от низостей политической борьбы.
Годунов поднялся на степень соправителя царского по воле самого Федора Ивановича и еще, быть может, с согласия или даже при содействии великого государственного деятеля боярина Никиты Романовича Юрьева. Выводя царского шурина на самый верх русской политической иерархии, они не видели в сравнительно узком круге возможных претендентов никого лучше Годунова. Прочие либо позаботились бы только о своем роде, забыв о России, либо повели бы себя с еще большей жестокостью и коварством. Прожженный делец Годунов, к концу 1586 года оказавшийся всесильным управленцем, не был ни исторической случайностью, ни ошибкой Федора Ивановича и Н.Р. Юрьева.
Он представлял собой лучшее из возможного.
Это значит, что иные варианты могли бы принести стране больший вред, нежели правление Годунова при царствовании монарха-инока.
В сущности, Федор Иванович и Борис Годунов составили идеальную пару. Они сыграли роль «соправителей» столь удачно, столь слаженно, будто сам Небесный режиссер подобрал эту пару актеров для совместного участия в одной постановке. В государе своем русские того времени видели милостивого «молитвенника», давшего им отдохнуть от тягот и страхов предыдущего царствования. Пусть иноческий его образ действий вызывал удивление, может быть, и насмешку… однако помимо этих чувств подданные явно возлагали на своего монарха еще и надежду. В его постоянном молении, в его благочестии, в его богомольном рвении видели своего рода мистический щит, заграждавший большим бедам путь в Россию. Царь-праведник представлялся той личностью, которая давала всей земле счастливый шанс: Царь Небесный за его честное и крепкое христианское житие прощал всему народу тяжелые прегрешения и не попускал великих напастей. Ну а уж если татары сжигали какой-нибудь город или случался большой пожар, что ж, современники с печалью говорили, что одному человеку, даже столь верному Христову слуге, как Федор Иванович, на сей раз не удалось своим благочестием уравновесить чашу общих грехов. При этом подразумевалось, что в иных случаях монаршая праведность все-таки оказывалась сильнее…
