— Пришлите ко мне домой курьером, — соблаговолил приказать абонент и положил трубку.
Курьер прибыл минут через двадцать. Отдал запечатанный сургучом пакет, попросил расписаться на каком-то гербовом бланке и, пожелав приятных выходных, неслышно вышел.
Функционер читал бумаги долго — и чем больше читал, тем больше мрачнел: кусал синие губы, дергал синюшной ногой, одетой в расшитый золотом тапочек, ерзал в дорогом кожаном кресле… Наконец, когда последняя была прочитана, он судорожно взял со стола платок и промакнул покрытый испариной лоб.
Новости, полученные им, были страшными, но хуже всего было то, что они свалились на голову высокопоставленного чиновника внезапно. Завод-лаборатория по производству «русского оргазма» был безжалостно ликвидирован польской Службой Бясьпеки, фирма-посредник «Таир» уничтожена, а деньги — и его, и остальных вкладчиков (это хоть немного, но радовало) исчезли.
Это было как дурной сон, как наваждение; хотелось ущипнуть себя за руку, чтобы проснуться, хотелось отмотать время назад, хотя бы минут на десять, когда он, уверенный в себе и своем глубокомыслии, подводил итоги, мечтал о будущем…
Нет, это невозможно, этого не могло произойти, потому что не могло произойти никогда…
Хозяин кабинета судорожно схватил мобильный телефон, долго названивал Прокурору: на службу, домой, на сотовый, но безуспешно — нигде не брали трубку.
Отложил телефон, задумался, еще раз осторожно пробежал глазами по бумагам, словно бы от этого содержание написанного могло измениться.
Нет, все то же — тот же кошмар.
— Деньги… мои деньги… — хрипло прошептал функционер и схватился за сердце — так резко в нем закололо. Перед глазами плыли большие радужные пятна, вид комнаты двоился, троился, потом сознание на какое-то время покинуло его, а когда на мгновение он пришел в себя, то понял — еще минута, две, три — и его не станет, потому что такой мучительной боли вытерпеть просто невозможно…
Слабеющими руками он набрал номер приемной кремлевской поликлиники и вызвал врача.
Желтый фургончик реанимации прибыл минут через пятнадцать. Врачи констатировали инфаркт и, погрузив обессиленное тело на носилки, осторожно понесли его к лифту.
Но сам функционер уже ничего не слышал и не видел: в его слабеющем мозгу пульсировали лишь два слова: «Деньги… мои деньги…»
Глава седьмая
К криминалу в России склонны все: от обитателей бедных пригородов до завсегдатаев престижных клубов и казино; от «новых русских», раскатывающих на шестисотых «мерседесах» и не расстающихся с сотовыми телефонами, и до старых — тех, у кого не хватает денег на жетоны метро и телефона-автомата; от грязных вонючих бомжей до тихих законопослушных домохозяек; от работников искусства до генералов Генштаба. И было бы удивительным и непостижимым, если бы к криминалу не склонялись и те, кто, по логике, должен от этого самого криминала защищать и чиновников, и домохозяек, и бомжей, и работников искусства, и даже генералов: сотрудники органов внутренних дел.
Милицию в России ненавидят лютой ненавистью все или почти все — что, впрочем, достаточно справедливо. Мент, мусор, лягавый — вот далеко не полный перечень только цензурных определений, которыми «самодеятельное население» определяет людей в форме. И немудрено: теперешняя милиция зачастую мало чем отличается от самых отмороженных бандитов-беспредельщиков.
И российский милиционер, и российский бандит, по большому счету, занимаются одной и той же деятельностью — вымогательством у населения денег и ценностей, притом вымогательством, основанным на силе и власти. Но российский милиционер еще и получает зарплату раз в месяц плюс пайки за вредность, а российский бандит — эдакий свободный художник — работает исключительно на свой страх и риск.
Но сходство, тем не менее, разительное…
По марксистско-ленинскому определению, нация — историческая общность людей, объединенная языком, государственностью, общей территорией и экономикой. Этнографы могут добавить еще национальную одежду.
Почему бы тогда не считать нацией люберецкую, таганскую, долгопрудненскую, мазуткинскую или ореховскую группировки в Москве?
Язык — общий (рамсы, качалово, лепень, кидалово, балдоха, стрелка, терка), государственность — конституционная монархия (в качестве конституции выступают понятия), а монарх — основной пахан или небольшая группа паханов. Сфера территориальных интересов давно определена и поделена на зоны влияния, также, как и экономика со своим основным бюджетом (общак). Этнографы могут добавить национальную одежду в виде коротких кожаных курток, дорогих «адидасовских» спортивных костюмов с красными лампасами у быков, золотых цепей и гаек у звеньевых и бригадиров.
А что же по другую сторону баррикад?
То же самое: язык — общий (висяк, зачистка, демократизатор), государственность — парламентская монархия в лице главного пахана, министра внутренних дел или небольшой группы паханов (а парламентская республика — потому как парламент, Дума, утверждает главного ментовского пахана), сфера территориальных интересов загодя определена административным делением Российской Федерации, также, как и экономика (кто, сколько и откуда получает взятки плюс, конечно, федеральный бюджет). Этнографы могут добавить потертую, засаленную форму, шнурованные ботинки и кирзовые сапоги у «чертей», то есть быдла, рядового и сержантского состава ГАИ и ППС, простых райотделовцев, камуфляжную форму, черные вязаные маски «ночь» и черные же береты «быков»-ОМОНовцев и СОБРовцев, дорогие костюмчики основных начальственных паханов.
Сотрудники внутренних дел и прокуратуры тоже подпадают под действие Уголовного Кодекса — к большому сожалению для них самих и радости остальных россиян. Попадают, как правило, редко: или по собственной врожденной дебильности, или из-за полной потери бдительности, или из-за упрямства, или вследствие серьезных ссор с начальством. И иногда их даже осуждают к лишению свободы. Но отправить бывшего мента, прокурора или судью куда-нибудь на общий режим равносильно приговору к смерти. Блатные, люди жестокие и безжалостные, неминуемо завалят его еще в следственном изоляторе каким-нибудь замысловатым способом — это в лучшем случае, а в худшем затолкают ногами под шконку, предварительно сделав из мента поганого легкодоступную девочку для всей хаты. А что уж говорить про зону… Именно потому для осужденных стражей порядка придуманы собственные исправительно-трудовые учреждения.
Порядки там строгие — куда строже, чем на зоне для рядовых осужденных. Про «хозяев» подобных ИТУ говорят: мол, если на свете и есть дьявол во плоти, то это тот самый гражданин начальник.
И было бы удивительно, если бы при таком разительном сходстве между милицией и их оппонентами за решками, за колючками, за заборами осужденные сотрудники правоохранительных органов не скопировали понятия тех, с кем еще недавно они боролись: то есть с блатных.
Внутрилагерная иерархия целиком и полностью списана с иерархии классических российских уркаганов.
