— Валерий Андреевич, — на всякий случай соврал вор, пряча в карман руки, испещренные татуировками и засовывая столовый нож поглубже в рукав. — Очень приятно, Галина Сергеевна… И что? Чем обязан?
— Ой, я так переволновалась, так переволновалась… Тут тако-ое было!..
Рассказ старушки, путаный и бестолковый, занял минут двадцать. Она очень подробно рассказала и о драке на лестничном пролете, и о том, что жильца тридцатой квартиры сперва побили какие-то неизвестные хулиганы в кожаных куртках, а, потом, когда вели его к дорогой импортной машине, на тех хулиганов напали другие хулиганы, начали стрелять из какого-то бесшумного оружия, точно как в фильмах по телевизору, а потом затолкали в какую-то советскую машину и увезли…
— Я думала в милицию обращаться, а они потом сами приехали. И «неотложка» тоже… — облизывая губы, пересохшие от переживаемого заново ужаса, закончила старушка, — мертвецов этих, значит, которых убили, в «скорую», а машину импортную, на которой они приехали, на буксире куда-то повезли… А вы кто ему будете?
Фиолетовые круги плыли перед глазами Коттона; сердце стучало, кровь отдавала в висках. Услышанное настолько поразило его, что он не сразу нашелся с ответом.
— М-да, такой вот шалман… — пробормотал вор почти растерянно.
— Что, что? — не поняла старушка.
— Да это я так… Не обращайте внимание.
Соседка, желая окончательно удовлетворить свое естественное любопытство, не унималась:
— Так кто вы ему, жильцу этому?
— Родственник, — деревянным голосом промолвил Найденко.
— А какой? — не унималась дотошная бабушка. — Отец, наверное?
— Близкий родственник, — Коттон с трудом совладал с собой. — Самый близкий. Почти что отец родной. Других у него не было. Вот, издалека прибыл, из-за границы, специально на него посмотреть… А когда, Галина Сергеевна, его забрали?
— Да час назад, поди, — вздохнула соседка горестно. — Я в окно смотрела-смотрела… Такой сосед этот, ваш родственник, обходительный, такой душевный! Всегда, когда видел меня, первым здоровался. А как вы считаете, и те, и другие хулиганами были, или кто-то из них все-таки в милиции работает?..
Говорят, старость — самое печальное время жизни: отложение солей, ревматические боли перед сменой погоды, систематическое выпадение оставшихся зубов и волос, изжога; всегда серое, всегда пасмурное небо над головой, мелко моросящий дождь, склеротическое брюзжание на погоду, природу, почтальона, не приносящего вовремя пенсию и хулиганов-внуков, старческая болтовня у камина…
Все это неправда. Особенно, когда ревматизм, отложение солей и изжогу можно запросто излечить в закрытой кремлевской поликлинике, когда собственные зубы бесплатно или по льготному тарифу меняются на вечные фарфоровые, все в той же поликлинике, когда московское ртутное, плачущее небо в любой момент можно сменить на синий небосвод Калифорнии или Багам…
Внуки второй год учатся за границей: один — в Оксфорде, другой — в Йеле; до пенсии еще далеко, хотя шестьдесят лет — время, когда обычно уходят на покой.
Высокий, седовласый мужчина представительной внешности мягко улыбнулся своим мыслям и, подойдя к окну, выглянул наружу. Котельническая набережная, известная в Москве сталинская высотка, где обитают исключительно академики, народные артисты, финансисты, банкиры да представители политической элиты, вид отсюда самый престижный: представительские лимузины под окнами, веселая Москва-река, прогулочные катера на ней, рубиновые звезды над Кремлем…
Обитатель дома на Котельнической, несомненно, принадлежал к кремлевскому истеблишменту. Человек этот был довольно известен — во всяком случае, имя его было на слуху у всех, кто хотя бы несколько раз в неделю смотрит программу «Время».
Усевшись за антикварный, ручной работы стол, он вновь задумался. О чем? О суровой реальности, о прозе жизни? Скорее — о скромном обаянии буржуазности и приятной легкости бытия. Такая старость — не тяжкое бремя. Скорей — время подведения итогов и сбора плодов.
У хозяина огромной пятикомнатной квартиры на Котельнической набережной оснований для подобных выводов более чем достаточно. Ну хорошо: пусть он здравомыслящий и умудренный жизненным опытом человек. Но ведь тут, в Москве, этим никого не удивишь… Ну достиг он куда больше, чем другие — пусть такие же пожилые, но менее здравомыслящие и потому менее основательные, поверхностные люди. Он — функционер, человек, который выполняет в государстве определенную функцию. И ничего зазорного в этом определении нет. Того, кто режиссирует, называют режиссером, того, кто пишет сценарии, — сценаристом, того, кто ворует, — вором. А его задача — функционировать таким образом, чтобы и режиссеры, и сценаристы, и даже воры крутились на пользу этому самому нефункционирующему Государству…
Кстати, о последнем…
Несколько месяцев назад его старый товарищ, известный в Кремле, на Лубянке и на Варварке как Прокурор, как бы между прочим, поведал об одном замечательном проекте, который назывался столь же заманчиво, сколь и неприлично: «Русский оргазм». Речь шла вроде бы о наркотике, наподобие «экстази», но не совсем: люди, компетентные в подобных вещах, утверждали, что это — уникальное средство для манипулирования массовым сознанием. Подсевшие на «русский оргазм» становятся легко внушаемыми и, как следствие, управляемыми: в условиях политической и экономической нестабильности это решает все. А ведь пробный выброс наркотика (да и наркотика ли?) на «черный» рынок показал его сверхокупаемость: вложенный доллар давал многие сотни прибыли — естественно, не облагаемой никакими налогами.
Многие, очень многие люди — как из финансово-промышленных, так и из политических кругов — вложили в этот проект огромные деньги. По слухам, соблазнились даже генералы высокого полета из ФСБ и МВД, высшие кремлевские чиновники, короче говоря — суперэлита. Их не интересовало, кто стоит за этим проектом; ключевым словом была «прибыль».
Он тоже решил вложить деньги — и немалые. Наверное, даже большие, чем все остальные. За судьбу денег и успех проекта в целом он не беспокоился: Прокурор, который выступал гарантом, имел репутацию кристально честного человека. К тому же, ему был обещан определенный процент с прибыли, так что стараться было за что.
— Все у нас получится… — пробормотал функционер, прикидывая неизбежные прибыли.
Неожиданно на столе зазвонил телефон — хозяин кабинета, продолжая улыбаться, взял трубку.
Звонили то ли из Кремля, то ли с Лубянки, то ли с Варварки (высокий абонент не разобрал хорошенько). Некая мелкая канцелярская сошка, трепеща и заикаясь, сказала, что на высокое имя пришли какие-то совсекретные документы.
— Завтра ознакомитесь? — спросила сошка.
Воскресенье — день нерабочий, а значит, можно отдохнуть и от государственного функционирования, и от своего комфортного кабинета в Кремле. Но чутье редко подводило хозяина квартиры. Он почему-то подумал, что эти документы имеют самое непосредственное отношение к проекту «Русский оргазм».
