– Иван, мне нужно с тобой встретиться сейчас же. – Здравствуй, Ландыш, я сейчас не могу, некогда, я устал, мне надо прийти в себя.
– Иван, мне НУЖНО! – Ну хорошо, ты где?
– Я около твоего дома, а ты где? – А я только что подъехал.
Еще въезжая во двор, он увидел около шлагбаума ее машину, лексус, конечно, другую папа не мог ей выбрать. Он помнил, что все, что связано с этим семейством, его страшно раздражало. Машина, конечно, тут ни при чем, но и машина тоже раздражала!
Ландыш вышла из машины и помахала ему рукой. Одета она была совсем не по-мусульмански. Между джинсиками и топом обозревалась плоско-выпуклая и, прямо скажем, аппетитная полоска загорелого животика. Босоножки с причудливыми ремешками были украшены стразами, которые переливались на солнце.
– Привет, – сказала она нормальным голосом, не как вчера, – рад меня видеть?
– Привет, – ответил Иван. – Так рад или не рад?
– Я не знаю, что тебе сказать, я очень устал. Возможно, при других обстоятельствах был бы очень рад.
– Да, дипломат ты, должно быть, хороший. А я вот рада.
Она подставила ему щеку для поцелуя, он осторожно ее погладил.
Она усмехнулась и не стала настаивать.
– Нам надо поговорить, может быть, ты пригласишь меня в квартиру?
– Приглашу, конечно.
Пока поднимались по лестнице, открывали дверь, входили, проходили в комнаты, оба молчали и не смотрели друг на друга.
– Что? – спросил Иван, когда они уселись друг против друга за овальным столом в гостиной.
– Мне надо с тобой серьезно поговорить. – Я это уже слышал. – Ты стал грубым.
– Возможно. Я летел сюда с другим настроением. – Ты мне не позвонил.
– Ландыш, все, мы уже выяснили, что я совершил преступление, давай, быстрее выноси приговор, я устал как собака.
– Фу, как ты выражаешься.
– Теперь мы выяснили, что у меня ненормативная лексика. Что дальше?
Она села, строго сложив руки на коленях. Поза никак не вязалась с ее внешним видом. Загорелая полоска тела должна была все время привлекать взгляд. Но Иван почему-то опять раздражался.
– Я хочу тебе сделать предложение. – Ты? Мне? Предложение?
Иван на самом деле удивился.
– А почему ты так удивляешься? Мы знакомы уже достаточно давно, ты со мной спишь, я закончила институт, мне надо определяться, почему нет?
– Ты уверена, что хочешь за меня замуж?
Она захохотала, откинувшись на спинку стула, полоска тела стала совсем неприличной.
– Да я не замуж тебе предлагаю, то есть не жениться. Я тебе предлагаю совместный бизнес.
– Какой еще бизнес?
– Ну, детали ты с папой обсудишь. Ты в принципе согласен или нет?
Он почему-то обиделся.
– А замуж ты, стало быть, за меня не хочешь?
– Сейчас, по крайней мере, нет. Мы с тобой хорошо проводим время, оба довольны, от постели получаем удовольствие, поэтому…
– Но это же безнравственно. Мне кажется, твоему папе это не может нравиться.
– Папе нравится все, что я делаю. Да и потом, у него столько любовниц, сколько у тебя за всю жизнь быть не может.
– Что случилось, Ландыш, мне кажется, ты за меня замуж все-таки собиралась?
– Ничего не случилось, просто я стала взрослой. А у тебя что случилось?
– Да ничего у меня не случилось, кроме кучки трупов и всяческих неприятностей, в которые я втянул совершенно постороннего и, главное, совершенно не причастного человека.
– Этот человек – женщина?
– Да, это соседка моих родственников, я оставлял ей ключи от их квартиры.
– И что, из квартиры что-то пропало? – Да, пропало.
На ее лице вдруг вспыхнула победоносная улыбка, как будто молния сверкнула.
– Так это она и взяла то, что пропало. У нее ключи были? Были. Войти она в любой момент могла? Могла. Что где лежит, знала? Знала. Когда войти, тоже знала? Да знала же. Вот и соблазнилась. И не говори мне ничего, ты тоже прекрасно знаешь, что это она. А то, видите ли, ах, соседка, ах, похороны организовала, ах, красавица! Никакая она не красавица, а просто воровка. Мать-одиночка, мадонна, блин! С кем-то ребенка нажила, чтобы в тюрьму не посадили!
Иван медленно встал со стула, подошел к разъяренной подруге, приподнял ее вместе со стулом – прикасаться к ней было противно – и понес в прихожую.
– Уходи!
Она соскочила со стула и сказала:
– А вот не уйду! Ты сам не знаешь, чего хочешь. Ты забыл, как меня у Аркашки отбил? Я бы сейчас уже в Париже жила, как сыр в масле, каталась, ни в чем отказа не знала.
Иван понятия не имел, что отбил ее у Аркашки. Кто такой этот Аркашка? Разговор приобретал статус скандала. Вот чего Иван не умел вовсе, так это скандалить. Поэтому он выставил перед собой руки ладонями вперед (успокаивающий жест, как учили) и сказал:
– Ты знаешь, я думаю, нам надо на некоторое время расстаться: мне кажется, что любовь притупилась. Это уже не то чувство, которое занимало все пространство в тебе и во мне. Да, нам надо не расстаться, а просто поменять стиль общения, посмотрим, что будет.
– Как ты это представляешь?
– Пока не знаю, думаю, надо больше видеться на нейтральной территории, разговаривать, а то у нас все сводится к…
Она не дала ему договорить.
– Ну хорошо, только завтра, я тебя прошу, сходим в Большой. Я тебе билет пригласительный принесла.
Она достала пригласительный билет. На первой странице была фотография певицы, памяти которой посвящался вечер – Ольги Трубецкой. А сам портрет он видел. Это был тот самый портрет, который висел в гостиной Натальи Сергеевны Голицыной.
На даче было весело. Когда Наталья заехала на территорию, к ее машине сразу подбежала жена младшего брата в разноцветном колпачке.
– Что вы так долго? – спросила Танюша, – Мы уже совсем заждались, и кушать очень хочется.
– Вы что, не ели? – ужаснулась Наталья, – А Полину кормили?
– Да ели уже два раза, и Полину, конечно, кормили, только до шашлыка дело не дошло – вас ждали.
– Ну, вот мы и приехали, – певуче протянула Машка, выдвигаясь на первый план, – где именинница?
– Именинница набегалась, напрыгалась и угомонилась, спит.
– Спит? – удивилась Машка, – А подарок как же? – Да не волнуйся ты, проснется, обрадуется подарку, вообще все классно: в бассейне вода такая… бодрящая. Заметь, я не говорю «холодная».
Наталья доставала коробку с подарком и никак не могла ее вытащить. Как же ее туда запихнул этот милиционер? Ах, да, надо же предупредить, что он приедет на дачу. Родственники, наверное, не обрадуются.
