Через три перебежки он был уже около погибших деревьев, прижимался боком к влажному шершавому стволу. Еще один бросок, и Семен, сжимая в руках карабин, прислонился спиной к бревенчатой стенке избушки справа от двери. Тут же он услышал за ней гулкие шаги, у избушки имелся дощатый пол. Дверь скрипнула и отворилась. За порог шагнул человек с охотничьей двустволкой в руках.
«А вот и Леший», — успел подумать Сема и коротко ударил его прикладом карабина в челюсть.
Глава XIII А ГОЛОВА У НЕГО, КАК КОТЕЛ…
— Костян! Костя-ан! — не смея повысить голос до настоящего крика, звал Лыка, — Костян, где ты! Из-под земли вынырнула Костина голова, и он стал молча делать рукой призывные жесты. Лыка подбежал к товарищу.
— Слава тебе, Господи, — сказал он, — нашелся. Я уж думал, тебя тоже утащили, пока я Сему до вешек провожал.
— Тсс-с, тише, — прошептал Костя. — Здесь кто-то ходит.
— Да это я подходил, — не поверил Лыка.
— Нет, иди сюда.
Костя ухватил Серегу за рукав куртки и потянул его в землянку. Лыка послушался. Они оба спустились в смрадную сырость.
— Вот уж не думал, что ты сюда полезешь? — удивлялся Лыка, пока Костя пристраивал изломанные остатки гнилой дверцы.
— Я тоже не думал, — уже спокойнее согласился Костя. — Пока не услышал.
— Чего ты услышал?
— Кашель: «Кху — кху».
— А тебе не послышалось? — с сомнением спросил Лыка.
— Нет.
Теперь, когда Лыка сидел рядом, Косте уже не было так страшно, как тогда, когда он остался совсем один среди леса. То есть и тогда ему не сразу сделалось страшно. Сначала было еще ничего. Хоть лес и дремучий, но день все-таки. Тумана нет. Кругом все видно. И вдруг из густого ельника: «Кху-кху». Косте показалось, что там даже стоит кто-то, очень большой.
— Фигово здесь как-то. Воняет и сыро, — недовольно пробурчал Лыка.
Костя никак не отреагировал на его замечание.
— Мы что, так и будем здесь сидеть? — возмутился Серега еще через минуту.
— Ну, — подтвердил Костя.
— Ты и сиди, а я на воздух пойду. Крыша, что ли, у меня поехала, сидеть здесь.
— Так ведь… — попробовал образумить товарища Костя.
— У нас пистолет, — оборвал его Лыка. — Я вылезаю.
Он раскидал жалкую Костину баррикаду у входа и вылез наружу. Костя помедлил несколько мгновений и полез за ним следом.
На воздухе дышалось гораздо легче.
— Сейчас костер разведем, — собирал сучья Лыка. — Сема мне зажигалку оставил. У него их аж две было.
Костя прислушивался, из лесной чащи не доносилось ни звука.
— Пить хочешь? — Лыка протянул Косте Семину флягу.
Костя сделал пару глотков холодной вкусной воды. И сразу же еще больше захотел есть.
— Еще бы пожевать чего-нибудь, — уныло заметил он.
— Молчи, — заткнул его Лыка, — ни слова о еде. У самого живот сводит. Садись к костру.
Старания Сереги увенчались успехом, на месте старого кострища курился дымок. С легким треском быстро сгорали сухие еловые веточки. Веселые язычки только что народившегося огня уже лизали сучья потолще, и Лыка готовился подбросить в костер целую засохшую елочку, которую ему удалось выдрать из земли прямо с остатками корней.
— Анекдоты знаешь? — спросил он Костю. Костя пожал плечами:
— Знаю.
— Гни.
Костя рассказал два анекдота, оба они были Лыке уже известны, и он прерывал их на середине. Костя начал третий:
— Привел Вовочка домой девочку. «Вот, — говорит родителям, — это Машенька, моя невеста». Родители испугались — они уже знали, с кем Вовочка водится, но посадили их за стол обедать. Смотрят, Машенька сидит тихо и молча ложкой щи хлебает…
— Костян! — забыв об осторожности, вскричал Лыка. — Еще раз про щи скажешь, морду набью! Хватит анекдотов!
Костя замолчал. Серега тоже без слов подкидывал в костер быстро сгоравший хворост. Костя вспомнил, как он пек в таком костре картошку, когда в прошлом году ходил с отцом за грибами. И он вспомнил ее особый соблазнительный запах и как хрустят на зубах попадающиеся с подгоревшей шкуркой угольки. Громкий стон, будто где-то прокричал мартовский кот, только далеко, вернул его к действительности.
— Что это? — испуганно спросил Костя.
— У меня в животе урчит, — угрюмо ответил Лыка. — Я печеную картошку вспомнил.
— Я тоже…
— Хватит. Все. Давай о другом. Так, говоришь, кашлял тут кто-то?
— Да.
— Мы с Женькой тоже его слышали, когда из болота вышли.
— И мы с Семой, когда вас ждали.
— А помнишь: и тот у костра в первый наш день, и грибник этот тоже нам про кашель рассказывали.
— Помню. Я тоже об этом думал. Они оба говорили еще, что голова у него, как котел.
— Легче попасть будет, — храбро заметил Лыка и поправил заткнутый за пояс «вальтер».
— А если его не берут пули? — холодея от собственных слов, произнес Костя.
— Дурак, что ль? — небрежно отмахнулся Лыка. — Ты что в чертей, что ли, веришь? Если веришь, черти круг.
Костя чертить круг не собирался, но теперь к нему вернулся прежний страх, и Костя испуганно огляделся по сторонам. Ведь откуда-то взялись эти россказни, а кашель он и сам слышал, и Сема, и Серега с Женькой.
— Черти круг, — повторил он слова Лыки. — А сами-то вы с Женькой чего удрали, когда кашель этот услышали?
— Да мы ж думали, что это человек. Да и зря небось убегали. Это птица какая-нибудь тут ухает. Только я не знаю какая.
— У птиц головы, как котел, не бывает.
— Да что тебе дался котел этот? Все это сказки, понял?
Костя промолчал. Замолчал и Лыка. И снова невыносимо захотелось есть. Теперь на Костю повеяло дымком, и он вспомнил шашлык, который они с отцом готовили иногда на даче.
— Я больше не могу, — встал от костра Лыка. — Пойти хоть ягод найти, что ли?
— Пойдем, — поднялся и Костя.
— Нет, один должен остаться. Вдруг Сема вернется*
Но, глянув в испуганные Костины глаза, Серега безнадежно махнул рукой и присел к костру.
— Главное — ничего нет, ничего, — бормотал он, — ни грибов, ни дичи, одни лягушки в болоте.
— Во Франции и лягушек едят, — просто так сказал Костя.
— Так то специальные лягушки. Наших-то небось нельзя, — с сомнением глянул в лицо Косте Лыка.
— Мне отец говорил, что можно, просто в них есть нечего. А те, которых во Франции едят, размером с цыпленка. Отец говорил, что и по вкусу лягушки на цыпленка похожи. Он ел однажды.
