I
Они воротились на хутор близ Люги далеко за полдень, и уже не имели сил двинуться сегодня же снова в путешествие. Колено у Кричевского распухло, Петька Шевырев тоже лежал пластом на широкой кровати Марьи Супрыкиной. Один брат Пимен, закаленный в своих монашеских странствованиях по землям вотяцким, имел вид бодрый и смиренный.
Не предполагая более посещать Люгу, и не желая, чтобы время расследования пропадало зря, Константин Афанасьевич попросил монаха пройтись деревней, выяснить, есть ли среди вотяков охотники, да разузнать, не ходили ли они на медведя весною 1892 года, в начале мая. Не давала ему покоя медвежья тема в этом загадочном преступлении. Брат Пимен пропадал долго, вернулся навеселе, нагруженный провизией и дарами, щуря зрячий глаз, но увы — без каких-либо ценных сведений. Вотяки, по его словам, весьма радовались, что высокий гость нашелся, желали ему всяческих языческих благ, живота и прибавления семейства, дружно просили принять немудреные сельские подношения, но говорить об мултанском деле как один отказывались, ссылаясь на неосведомленность полную. Что же касается охотников, то в деревне их двое, и весьма известных. Один, Демьян Петров, уехал нынче как назло на мельницу, а другой, Антон Евстахов, лежит дома с побитой мордой, отмачивает синяки картофельной ботвой. Жена его, молодая зубастая вотячка, ничего про побои мужа сообщать не пожелала, обронила только недовольно, что через кума пострадал. На медведя Петров и Евстахов в ту пору ходили, уж когда точно — сельчане не упомнят, но зверя не добыли, не дался. А вообще медведи стали пуганые, уходят далеко в лес, в чащобы, и добывать их становится с каждым годом все сложнее.
Утром безжалостный пастырь божий растолкал обоих изнеженных горожан и почти что силой усадил в бричку. До Кузнерки доехали в полном молчании: пассажиры спали, обнявшись, кучер в скуфеечке тоже то и дело принимался клевать носом, благо отдохнувшие лошадки дорогу знали и бежали резво.
В Кузнерке, селе большом и зажиточном, пристава Тимофеева они не застали. Господин пристав, сменив лошадей, отъехал поутру, их не дождавшись, по весьма срочному делу.
— Да что это он — в прятки со мною играть вздумал, что ли?! — возмущался Кричевский, приводя в жертвенный трепет старенького волостного старшину. — Мне по всему уезду за ним гоняться прикажете?! Послать за ним урядников! Велеть передать, что статский советник Кричевский его к себе с отчетом требует немедленно! Завтра же! Пускай теперь он меня ищет!
Зато посчастливилось сыщику застать дома обоих Санниковых — отца Тимофея и сына Николая, которые принимали четыре года назад сначала Конона Матюнина, а в следующую ночь некоего безымянного путника. Пока сыщик допрашивал обоих, а брат Пимен вел душеспасительную беседу с работником Санниковых на злободневную тему, является ли питие грехом, ежели не упомянуто оно в семи заповедях, скучающий журналист пожелал размять ноги и отправился пройтись по селу до церкви и обратно. Уже работник согласился с доводами монаха о том, что водка все же губит душу, хотя и не в такой мере, как раскольничество, уже Кричевский, весьма озабоченный, вышел из дому, быстро листая блокнот свой с выписками по делу, а Шевырева все не было.
— Где-нибудь в трактире присел, байки мужицкие записывает, чтобы потом знатоком народа прослыть, — сказал Кричевский. — Давай бросим этого болтуна, да поедем в Нышу, а на обратном пути подберем! Будет ему хороший урок!
— Грех злословия на тебе, брат, — не согласился монах. — А Петька, между прочим, даже в мыслях не держал тебя в лесу оставить!
— Так то же в Лесу! — отперся Константин Афанасьевич, но все же ощутил укор совести. — Так и быть! Смиряю гордыню! Поехали на площадь за этим бродягой!
Монах разобрал вожжи, чмокнул лошадям. Бричка заколыхалась колдобинами сельской улицы.
— Как будет на вотяцком «улица»? — спросил Кричевский.
— «Ульча»! — ответил весело брат Пимен.
— А «окно»?
— «Укно»!
— Хватит дразниться! Это не по-христиански!
— Я слишком долго общался с язычниками, мне Господь простит! — засмеялся монах. — Это правда все. Просто до прихода новгородцев у вотяков не было навыков строительства. Они жили в шалашах и часто имели даже семьи неразделенные, общие. Оттого и слова, похожие на русские.