Шутка, конечно, получилась злая, но я тогда особо не размышлял. Приказал третьему, чтобы тех раздел наголо. Связал я всех троих и привязал к столбу.
Не знаю даже, сколько они так простояли. Прохожие увидели, собрался народ, посмеялись. Стыдно, конечно, голому стоять, к столбу привязанному. Кто-то развязал, вещи, конечно, я не трогал, рядышком сложил. Они пообещали, что прибьют меня. Через неделю они решили осуществить свой план. Так же возвращался, но еще издалека заметил, что что-то готовится. Выскочили из-за угла уже не трое, а пятеро. Причем теперь кто-то был с арматурой в руках, кто-то с дубиной… Окружили.
– Ну что? – говорят, – хочешь получить?
– Да хотелось бы, только не мне, а вам дать.
Против лома нет приема, но меня этот хлюпик, как я его называл, научил приемам. Первый, который замахнулся на меня дубиной, этой же дубиной и получил. А остальные побоялись. После того, как я еще одного зацепил, оставшиеся вообще врассыпную. Этих я опять тем же манером раздел и привязал к столбу, сказал, что каждый из них побывает у столба позора. Этот столб так и называется сейчас – столб позора. Правда, потом меня приглашали в милицию. Так как это все-таки не совсем законно, но впоследствии признали как самооборону. А за это хулиганство каким-то образом не судили, не знаю, кто вмешался. Может быть, это из райкома. А может быть, директор завода.
После этого события меня назначили бригадиром грузчиков. Теперь уже никто не пытался украсть сахар. Охрана стала меня уважать, но уважать еще и потому, что я потом еще одного охранника поймал, который тоже подворовывал. Но здесь он и его приспешники воровали не мешками, а целыми машинами. Но это не столь интересно…
Настал праздник 1 мая. В программе были спортивные выступления, включая единоборства, в которых принимали участие и спецназовцы. Ребята, конечно, хорошо подготовленные, показывали разные приемы, а потом предложили: кто, мол, желает попробовать свои силы. Меня многие уже знали, и начали меня подталкивать, предлагали выйти и сразиться со спецназовцем. Ребята там здоровые, тренированные. Один под мой вес вышел. Стали мы с ним, у них приемы боевые. Но и у меня была выучка. Схватил он меня, зажал и вдруг я слышу:
– Папа, папа, давай, давай.
Я глянул, а это жена стоит с моим сыном, и он меня подбадривает. Откуда у меня сила взялась? Схватил я этого парня, скрутил в пару приемов. Поймал его на болевом приеме, и он постучал рукой.
…Подбежал ко мне сын, и слезы полились у меня из глаз. Папой называет, папочкой. И вот с тех пор в рот не беру ни капли. Так же работаю бригадиром, купил вот ослика себе, рыбалкой занимаюсь. Сейчас сын в лагере, а так обычно беру его с собой на рыбалку. Тоже сын любит порыбачить, интересы у нас общие. Жена простила мне все, теперь дружно живем без забот.
А все, понимаешь ли, безотцовщина. Ведь мы – дети войны. Тебе, конечно, повезло. У тебя отец вернулся с войны. А мы с братом… Особенно 46–47 годы – голодовка, есть нечего было, вот это и сказалось. Воровать начали, а воровство – оно к хорошему не приводит. Не было отцовской руки. А школа? Мы ее прогуливали. Я своему сыну не позволю никаких шалостей. Конечно, не бить, не наказывать буду, а рассказывать. У меня, как видишь, есть что рассказать. Через что прошел и к чему пришел. Сын у меня в порядке, учится хорошо, даже отлично. Приходи в гости…
Да мне уже пора, надо бы проверить посты. Меня заодно теперь назначили и начальником охраны. Теперь я еще и охраняю. Добровольно был охранником, а теперь в обязанности. Пока, до завтра.
…Он завел, как он выразился, своего ослика. Причем завел с пол-оборота, мотор работал ровненько. Он уехал, а я остался сидеть один. Костер догорал, я подбросил еще. И думал, сколько все-таки шрамов оставила эта война. Тут же мне припомнились другие судьбы. Других ребят, пацанов, которые после войны остались одни, которые прошли колонии, тюрьмы, некоторые оттуда не вернулись… А ведь кто-то остался честным человеком, хотя и тоже безотцовщина. Закончили институты и сейчас даже кандидаты наук, есть доктора… Непонятно, отчего и почему так случилось. То ли от слабости характера, то ли от обстоятельств, в которые попадали мы, дети войны.
Псеня
Я сегодня собрался поехать на рыбалку под Красную. Красная – это даже не гора, а так – возвышенность на правом берегу Кубани. «Красная» называется потому, что состоит преимущественно из красной глины.
В этом месте всегда хорошо ловилась рыба. Сколько помню, под Красной было нашим излюбленным местом. Здесь Кубань, пробежав через тысячи перекатов, подходила к Красной и была не широкая, но зато очень глубокая. Очевидно, глина быстрей вымывалась, чем галька или булыжник, поэтому здесь были тихие заводи и омуты, наполненные разной рыбой: сомы, сазаны, голавли, жерехи, пескари и всевозможные другие.
Еще в детстве мы часто сюда ходили с пацанами. Мы рыбу ловили не только на удочки, но еще и глушили. В то время, а это было после войны, оружия и взрывчатки у нас было очень много. Особенно около кирпичного завода – во время войны там немцы склады держали, причем не маленькие, снабжая все свои кавказские подразделения. А когда Жуков их окружил в Сталинграде, они спешно отступали с этих мест и хотели подорвать склады, поскольку вывести с собой вооружение они не успевали.
Когда началась эпопея со сдачей металлолома, особенно цветного, так мы, мальчишки, разряжали патроны, высыпали порох, а медные гильзы сдавали. Из пуль выплавляли свинец, делали наконечники для стрел, а из свинца – груза для донок. Конечно, гильзы сдавали не за деньги, а за крючки. Ездили у нас по поселку тряпичники на верблюдах, запряженные в бричку, собирали тряпки и цветной металл.
Из цветного металла особенно ценились медь и свинец. Не знаю, какую точную натуральную стоимость они тогда имели, но для нас это была большая ценность, потому что мы получали настоящие рыболовные крючки. До этого мы пытались делать крючки из проволоки, из иголок, но получалось не всегда. А здесь мы почитали за счастье иметь нормальный заводской закаленный крючок с бородкой.
Рыбу мы глушили следующим способом: брали снаряды, как мы их еще тогда называли – «кабанчики», уходили на Кубань в лес, сюда – под Красную. Там течение более-менее тихое. Делали плотик, на плотик клали железо или черепицу, на ней разводили костер. Когда нагорало много углей, клали снаряд и отталкивали плотик от берега. Он плыл какое-то время, пока снаряд не нагревался. Естественно, мы прятались на берегу за деревьями. И в какой-то момент происходил взрыв, иногда очень сильный, сила которого зависела от снаряда, который мы закладывали. Рыба всплывала брюхом вверх. Мы плыли, выбирали рыбу покрупнее, не обращая тогда внимания, что губили очень много молоди. Но тогда мы не задумывались, потом уже, когда повзрослели, продолжали рыбачить под Красной. Но уже ловили на удочки, уже со знанием дела. Надо сказать, что в то время гораздо больше было рыбы – то ли химии не было, то ли природа была более благосклонна.
Сейчас я вновь направился туда, под Красную. Мне нужно было проехать по лесу. Дорога, конечно, была в безобразном состоянии, поскольку недавно было наводнение. Много в хуторах и поселках домов смыло…
