— Что там внутри? — поинтересовалась женщина за стеклом. — Таможенные формальности, — пояснила она.
— Там тетрадь, — ответила Айсе.
— Следовательно, беспошлинно, — сказала женщина, поставила крестик на зеленой таможенной марке и проштемпелевала конверт.
Когда Айсе вышла с почты, на небе сгустились темные облака. Загремел гром, и она ускорила шаг. Подул ветер, вдали прокричал сарыч. Ей на лицо упали первые капли. Пахло сырой листвой, и ветви деревьев качались на ветру.
Дождь уже залил кострище, когда Айсе вышла на поляну. Кристиан сидел за столом в хижине, склонившись над картой. Он натаскал в дом дров и сложил их возле камина.
— Что теперь будет с маленькими змеятами? — спросила Айсе.
— Они утонут, — сдержанно ответил он, не отрывая взгляда от карты.
Айсе испуганно уставилась на него.
— Нет, они конечно же выживут, — сказал он.
Она встала позади Кристиана и ладонями закрыла ему глаза.
— Что ты видишь? — спросила она.
— Молнии, белые молнии, больше ничего.
Дождь забарабанил в окна. Стало темно. Они устроились перед маленьким пламенем камина, в то время как за стенами хижины громыхали мощные раскаты грома, выл и свистел ветер, катились камни, — с каждой минутой погода резко ухудшалась.
Утром Айсе проснулась с мокрым лицом — тек потолок. Они подставили таз и передвинули кровать. К полудню стало еще темнее, и Кристиан поднялся.
— Пойду-ка взгляну, что там делается, — сказал он и приоткрыл дверь. Однако из-за стены дождя невозможно было что-либо разглядеть. Ветер неприветливо ударил в лицо, как будто хотел загнать его обратно в хижину. Кристиан быстро захлопнул дверь и снова забрался в теплую постель.
— Да там просто буря, — сказал он. — Даже вставать не стоит.
Стены трещали. Град и раскаты грома создавали такой грохот, будто на крышу сыпались камни. Ураган сотрясал хижину.
— Когда мы утром проснемся, опять будет голубое небо, — пообещал он, — и мы отправимся в Италию.
— Я больше не хочу вставать, — сказала Айсе. — Хочу вечно лежать рядом с тобой в постели и раскачиваться, забыв обо всем.
Они с головой укрылись одеялом. Было тепло; сплетя пальцы, они поцеловались и замерли так, погрузив язык в теплый, влажный рот другого, в то время как снаружи вырывало с корнем деревья и далеко наверху, подмытый водой, почти безлесый откос медленно отделялся от горы. Они громко пели в своей хижине, стараясь перекричать бурю. На кровати, словно на покачивающемся челне. Они соскользнули с кровати на мокрый пол. Таз давно переполнился, и вода разлилась по всей хижине. Огонь в камине погас. Но они этого не заметили. Грязевая лавина, двигая перед собой землю, булыжники и деревья, превратилась в гигантский холм, который, погребая под собой всё, подхватил хижину и, будто могучими руками, высоко поднял ее и передвинул вперед, поддержав несколько мгновений на поверхности, прежде чем ее беззвучно поглотила масса земли.
* * *
Я хотела б уйти, уйти так далеко, как только можно. Но не туда, не в то место, куда они запланировали меня отослать, когда мое время здесь подойдет к концу. Я ни за что на свете не подчинюсь им и не сделаю того, чего они требуют. Но об этом я не скажу никому, даже Маттео.
Такой была последняя запись в голубой тетради Айсе. Маттео снова и снова перечитывал ее. Сейчас он положил тетрадь в ящик письменного стола и запер его на ключ.
Маттео посмотрел на постель, на простыню, к которой со времени исчезновения Айсе он больше не прикасался. Одеяло по-прежнему лежало в сотнях складок, так, как она оставила его, в спешке откинув. Рядом с кроватью пустая бутылка из-под вина. Маттео улыбнулся винному пятну на ковре, хотя и удивился, как это могло случиться.
Маттео было грандиознейшее стихийное бедствие за последние десятилетия. Озеро вышло из берегов, город оказался под водой. Люди потеряли свои дома и вынуждены были эвакуироваться. Стволы деревьев приходилось убирать с улиц с помощью вертолета.
Тела их не были найдены.
Маттео навестил Зафира в больнице. Он трое суток пролежал в коме и еще не знал, что случилось с его сестрой. Ахмет и Антая собирались рассказать ему обо всем лишь после того, как он выпишется из больницы и снова будет дома.
Сезен переехала в другой город. Она никогда больше не вернется сюда, сказала она. Еще она прислала Маттео фотографии: Айсе, позирующая в своей комнате. Волосы развеваются, будто от встречного ветра. Айсе, стоящая у окна, танцующая перед телевизором в вишнево-красной ночной сорочке, запустив руки в волосы, точно собираясь вырвать их от удовольствия. Айсе в кабинке в школе, с улыбкой читающая письмо.
Маттео поднялся и открыл окно. Дни снова стали короче. По реке плыли листья. Наступили вечерние сумерки.
Маттео включил компьютер. Постукивание клавиш под его пальцами тихо отдавалось в ателье.
«Айсе, любви моей жизни, посвящается», — написал он, и потом начал:
«Это была быстро отцветшая жизнь, которая оборвалась в предутренние часы. Она ярко вспыхнула на короткое мгновение, чтобы на вершине страстного желания навсегда угаснуть. Она прожила как царица ночи, цветок, который распускается на один-единственный час, чтобы пролить свое благоухание.
Но что такое долгая жизнь, в которой одно событие, точно звено цепи, непосредственно следует за другим, всегда с одинаковым интервалом? События с предсказуемыми потрясениями. А что, если ничего не происходит, и тогда останутся только воспоминания о существе, которым ты был однажды, когда был еще достаточно молод, чтобы уметь отчаянно полюбить?»
Благодарю своего отца, Маттиаса Енни, за материальную поддержку, поощрение и стимулирующую критику — без этого я не написала бы ни одной книги. Своего брата, Каспара Енни, за верность и мужество. Артура Кона за его постоянное подбадривание и советы. Роберта Шнайдера за телефонные разговоры одинокими римскими ночами, за правильные вопросы и за тихие дни в синей деревне. Хюлью Канга за беседы и гостеприимство в Стамбуле. Рюди Шиссера за светлую комнату в гостинице «Три волхва» в Базеле, где я могла писать спокойно, без помех. Инго Хассельбаха за полезную и увлекательную беседу. Незнакомого кельнера в «Мандзини» — единственного настоящего друга, встреченного мною в Берлине, — за множество предложенных «Беллини» во время творческого кризиса. Майю Бюлер за добросовестное чтение. Бернда Ф. Лункевица, Ангелу Дрешер и Рене Штрина за конструктивную критику и настойчивые расспросы на всех стадиях работы над этим романом.
