И фортку захлопнул!
Висим, трубу обхватили. И слышим, внизу уже про нас говорят:
— Жулики это. В окно хотели залезть. Да хозяин дома оказался, не рассчитали.
— Милицию надо позвать! — говорят.
— Нет, — Витя снизу мне говорит, — в милицию больше нам не надо! Лезь вверх!
Долезли до крыши, а там навес — крыша нависает над стеной, примерно на метр.
Откинулся я, схватился за крышу. Чувствую, мокрая жесть под пальцами скользит. «Всё, — думаю, — это конец!..» Минут через пять, наверное, удалось локоть на крышу положить, потом колено закинуть. Витьке легче уже немножко было — сначала я его за руку тянул, потом за плечи. Но всё равно ноги дрожат, легли мы с Витькой отдыхать на самый край. Долго лежали, пошевельнуться не могли.
«Да, — понял я, — верно мой папа говорит: у бездельников — самая тяжёлая жизнь!»
Встал я наконец, вниз посмотрел: толпа там, внизу, выросла ещё больше, милиция подъехала на своем фургончике.
— Вставай! — Витю за плечо трогаю. — Пошли… Обратного пути для нас нет!
По мокрому скату скользко идти, по самому верху пошли, по острому гребню. Эта крыша в другую переходит, та — в следующую. Мокрый снег намного сильнее стал, потому, видно, что мы к облакам ближе поднялись!
И как назло, все чердачные окна заперты. Вниз посмотрели, в глубокий двор. Пожарная лестница по стене идёт, но до крыши не достаёт, так что к нам это не относится! Выпрямились, дальше пошли.
Дальше — видим, железные прутья веером крышу пересекают. Стоп!
— Ничего! — Витька говорит. — Прорвемся!
И действительно, в одном месте прутья раздвинуты были, пролезли, но пуговицы, конечно, оторвали.
«Нормально!» — как Витька говорит.
Пролезли, вниз стали смотреть, во двор. Вроде бы это предприятие какое-то оказалось, внизу ездят машины-фургоны, люди проходят в белых халатах.
«Да, — думаю, — куда это мы угодили?»
И дальше хода нет — упирается крыша в высокую кирпичную стену, и в стене этой невысокое открытое окно.
Единственный выход для нас, а может, вход, точно неизвестно.
Я Виктора подсадил, потом он меня втащил — влезли. Комната. В углу сейф стоит, видно, с деньгами. На столах счётные машинки.
Да, попали, хуже некуда! Бухгалтерия! А мы через окно влезли!
— Ну, — Витьке шепчу, — в темпе отсюда!
Вышли в коридор, пошли как ни в чём не бывало по коридору… Вроде обошлось!
А к Виктору, тем более в тепле, снова его оптимизм вернулся.
— А здесь неплохо! — довольно так по сторонам оглядывается. — Чисто, светло. Смотри, — к доске объявлений подошёл, — путевки продаются: Зеленогорск, Пятигорск! Кишечно-сосудистый санаторий! Замечательно!.. А вот, гляди: поступило три автомашины «Жигули», заявления будут рассматриваться на заседании месткома!.. Колоссально!
— Нам, я думаю, не дадут.
— Сразу, может, и не дадут, а проработаешь года три — дадут!
— Что же ты, три года здесь собираешься быть?
— А что? — Витя говорит. — Мне, честно говоря, учиться надоело. Многие, хочешь знать, великие люди нигде не учились, а великими стали! А в школе ещё пять лет учиться, потом ещё в институте, и что? А тут год проработал — и пожалуйста — «Жигули»!
— Ладно, — говорю, — раз уж мы сюда попали, надо выяснить хоть, чем люди здесь занимаются?
— Это легко! — Витя говорит.
Навстречу нам шёл лысый человек в белом халате.
— Скажите, вы что здесь делаете? — подойдя к нему, спросил Витя. — Нет, конкретно вы, что вы делаете?
— А вы-то кто такие? — растерявшись, вдруг закричал он. — Как вы попали-то вообще сюда?!
Он резко повернулся, пошёл почему-то в обратную сторону и всё время на нас злобно оглядывался.
«Что такое? — видимо, думал он. — Приходят какие-то дети и ещё спрашивают, что ты тут делаешь!»
— Эх, спросили не так! — сказал я. — Надо было не «что вы здесь делаете», а «что здесь выпускают, скажите» — вот!
— Жаловаться пошёл! — Витя посмотрел ему вслед. — Ну, ничего!
— Конечно!
Мимо нас проходило множество людей, но что они здесь делали, понять на первый взгляд было невозможно.
— Надо всё-таки узнать эту тайну, — сказал я. — Что же они здесь делают?
Мы вышли по коридору в какой-то гулкий, полутёмный каменный зал. Там никого не было, только шли три конвейера и на них ехали ящики с хлебом. Мы смотрели минут десять, ящики всё ехали.
«Что ж такое тут? — думал я. — Что делают, не говорят, а столько хлеба едят». Потом я увидел, что в той стороне, куда уплывали ящики с хлебом, белеет неяркий дневной свет.
— Ясно, — закричал я, — сюда не привозят хлеб, отсюда его увозят!
— Почему? — спросил Витя.
— Потому что это хлебный завод! — сказал я. — Ясно?
Мы пошли в сторону света и увидели, что там конвейер выходит во двор, под навес. К навесу этому подъезжали кузовом вперёд фургоны с надписью «Хлеб», и рабочие в фартуках вдвигали туда ящики с хлебом. Потом закрывали дверцы, и фургоны отъезжали.
— Ясно! — сказал Витя.
— Неясно только, как его делают, — сказал я. — Раз уж попали сюда, надо посмотреть.
Мы пошли вдоль конвейера в обратную сторону. Мы прошли тёмный зал и вошли в светлую комнату. В неё сверху из окошка выпадали румяные караваи, съезжали по деревянным лоткам вниз — здесь их быстро брали двое рабочих в рукавицах, укладывали в ящики и ставили их на конвейер.
«Откуда же они вываливаются?» — подумали мы и по шаткой лестнице поднялись на этаж выше. Там был огромный круглый зал, и всю середину его занимал круглый цилиндр — печка. Сквозь специальное окошко, щурясь от жара и красного света, мы заглянули внутрь. Караваи ехали внутри печи по широкому кругу, как на карусели, въезжали белые, мягкие, и чем ехали дальше, тем становились розовее, и уже коричневые подъезжали к нашему окошку — здесь они натыкались на специальную преграду, которая их переворачивала, они падали на деревянный лоток и по лотку съезжали в нижнюю комнату. Печной зал был огромный, но в нём был только один человек, в белом колпаке и халате, надетом прямо на майку. Он подошёл к нам, лицо его было красным от жара, потом подмигнул нам и пошёл дальше по кругу.
— Один человек всего! Вот это техника! — сказал Витька. Но тут и этот человек ушёл, и мы остались одни в гулком, белом, горячем зале.
— Полезли выше, — сказал Витька. — Посмотрим, как караваи образуются!
По железной лестнице мы влезли наверх. Витька раскраснелся от жара, глаза блестели.
