— Скажи мне, Аннушка, а то пойло, от которова шуряк мой окочурился, ты для кого изготовила?
— Для Ивана Ильича, — уже веселее ухмыльнулась девушка.
— Отравить ево собиралася? — побледнел Аверьян.
— Усыпить, чтобы оскопить кобеля старого! — зло рассмеялась Анна.
— И у тебя рука бы поднялася на своево благодетеля?
— Еще как! А ты не майся. Тебе же родственничек твой лавку с товаром и дом этот вот посулил? Вот теперь пользуйся дарами этими и радуйся!
— А с Игнашкой… с шуряком што сделать замыслила? — осторожно, чтобы не вызвать неудовольствие собеседницы, поинтересовался Аверьян.
— Ничего, — ответила она, поднося к губам горлышко бутылки. — Он теперь до утра продрыхнет. А утром меня уже здесь не будет!
— Ты што, али утечь собралася? — очередной раз изумился Аверьян. — А Ивашка как же? Неушто ево одново здеся бросишь?
— А на черта он мне теперь сдался! — расхохоталась Анна. — Ежели большевики выпустят из тюряги, пусть к жене твоей, прохвостке бессовестной, ступает. Эта овца души в нем не чает, а я и без него теперь обойдусь.
Аверьян задумался. Он беседовал с Анной, но как будто не узнавал ее. Наверное, эта девица не так уж и беззащитна, несмотря на свой ангельский облик! И едва ли нуждается в чьей-то помощи…
— Хорошо, что все закончилось вот так, — сказала Анна. — Случись все по-другому, то… я не поняла бы самого важного — того, что я занимаю в этой жизни не свое, а чье-то место.
— Какое место? — не понял Аверьян.
— Чужое. Я должна была сейчас жить в роскоши и богатстве за границей, а я… я рядом со старым свихнувшимся развратником, возомнившим себя Христом! Ему нужен человек, с которым он смог бы прожить свою старость! А я? Только одна мысль об этом вызывает во мне отвращение. У нас с ним была возможность уехать за границу, а он… Этот стареющий интриган предпочел бродяжничество по обнищавшей России легкой и красивой жизни где-нибудь в Италии! Нищета и кучка свихнувшихся кастратов — вот предел его мечтаний!
— И куды же ты теперя собираешься? — спросил Аверьян. — Мыслишь, хде-то лутше теперя, чем у нас здеся али в Тамбове вашем?
— А чего тебя интересует, куда я собираюсь? — пьяно ухмыльнулась Анна. — От всех скрывала, а вот тебе скажу! За границу я теперь одна уеду, чтоб не видеть мне больше ни Ивана Ильича «преподобного», ни России, которую я просто ненавижу!
— Успокойся, ерунду ты молвишь, неразумная, — покачал осуждающе головой Аверьян. — Ты хорошая и добрая дева, а то што…
— А ты что меня ублажаешь?… Да, и вообще зачем я вот сижу перед тобой и как на исповеди душу выворачиваю? А ты почему меня слушаешь?
— Думал, што плохо тебе одной будет, — пожал плечами Аверьян.
Девушка горько улыбнулась.
— А мне одной никогда плохо не бывает. Мне не привыкать коротать время одной. Мы дошли с тобою до перекрестка, где пути расходятся, так что…
— Нет, мы и не шли с тобой по одной дороге, — возразил Аверьян. — Мы шли каждый своей… Наверное, нам нечаво больше обсуждать. Тебе щас поспать малеха надо б, раз в путь-дорожку собираешься.
— Нет, выслушай меня! — воскликнула Анна. — Мне надо выговориться. — Строго посмотрев на него, девушка продолжила: — Сколько я помню Ивана Ильича, он был так энергичен, так умен, так превосходил всех, что я гордилась им и шла за ним как зачарованная. Я жила его мыслями, его чувствами, его желаниями. Как собака… Я уже думала, привычка подчиняться ему у меня в крови, но… все опостылело! Так не может больше продолжаться! Он превратился в ничтожество, а моя любовь и обожание — в тлен…
Анна тяжело задышала. Она запрокинула назад голову, от чего шея, казалось, вот-вот надломится. Ее настроение словно передалось Аверьяну. Он пребывал в затруднении и не мог определить свое отношение к тому, что только услышал. Поддавшись какому-то внутреннему порыву, Аверьян положил ладонь на голову девушки, провел по ее мягким шелковистым волосам. Анна отстранилась и тихо сказала:
— Уходи.
Аверьян убрал руку.
— Уходи, — повторила она.
Он встал, пожал плечами и направился к выходу.
— Ты хороший человек, Аверьян, — услышал он голос Анны. — Я рада, что мы с тобой расстались именно так, как расстались, а не так, как я замыслила…
* * *
Поспешное отступление бандитов вызвало недоумение у чекистов.
— Они, наверное, скопцов тоже за нас приняли, — предположил один.
— Ага, особенно когда те запели и в пляс пустились, — усмехнулся еще кто-то. — Бандиты всех нас за спятивших приняли, вот и ушли восвояси!
— Как бы то ни было, а все обошлося, — вздохнул с облегчением Маркел. — Беда миновала. Что со скопцами делать, ума не приложу.
— Расстрелять как врагов народа! — выкрикнул молодой Гришка. — Будь сейчас Игнат средь нас, он бы так и приказал, не сомневайтеся!
— Ишь ты, душегуб какой выискался, — возразил боец постарше. — Да ежели бы не они, то и нас бы сейчас в живых не было.
Чекисты загудели, совещаясь, а Маркел задумался.
— Игнат нам приказал сюда скопцов вести и его дожидаться. Напали на нас внезапно, — принялся размышлять он вслух, повернув голову в ту сторону, откуда пришли бандиты. — С чего бы это? Случайность или еще что?
— Намекаешь, что предательство… — бросил раздраженно Гришка.
Но Маркел пропустил едкую фразу мимо ушей и продолжил:
— Можно подумать, что ево бандюки по дороге прихлопнули, — Маркел как ножом рубанул ребром одной ладони по другой. — А я уверен, что жив он и здоров. Почему Игнат нас и всех сектантов за город выпроводил, а сам остался? А остался он потому, что попа скопцов в городе оставил, ему от попа чего-то надо!.. А так как его сейчас нет, думаю, и нам обратно пора. Бандюки обожглися и отступили. А вот ночью, ежели не уйдем, они в самый раз с нами сполна и поквитаются.
Все смолкли, точно по команде. Утихомирились и скопцы. Все вокруг будто сделало передышку. Скопцы засуетились возле раненых, они перевязывали и своих, и чекистов, разрывая рукава рубах.
Маркел взирал на все это внешне спокойно, но на сердце его было тяжело. Он чувствовал горькую двусмысленность своего положения — роковое перепутье. Голова шла кругом от жалости к скопцам, от ненужных мыслей… Беспощадная война на истребление — это поединок двух вооруженных враждующих сторон! Причем здесь жалкие и безропотные сектанты, которые и так сполна наказаны чудовищным увечьем?
Верующие тем временем готовились к смерти, выстроившись вдоль берега реки. Неподвижные в своем молчании, загадочные, они казались уверенными в том, что после расстрела у них вырастут крылья и вознесут всех в небеса.
Маркел вздохнул и зажмурился. Он вдруг почувствовал, что сам взвалил тяжкий груз на душу. А теперь никак не возьмет в толк, что с ним делать. Сбросить с себя и продолжить путь вместе с людьми или безумным поступком завершить падение?
