* * *
Тебя мы очень любим,
Мы ценим твой талант.
Ты вырежешь аппендицит,
Поставишь трансплантат.
Среди всех хирургов
Ты — номер один,
Такой аппетитный,
Не хуже Дорин.
С годами ты все лучше,
Ведь сорок — лишь начало.
Так встретимся ж в «Короне»,
Там выпивки немало.
Милли в последний раз перечитала текст. Если честно, это какая-то белиберда.
Но, по крайней мере, не она эту белиберду сочинила. Коллектив операционной, который заказал гориллограмму, переслал вчера текст по факсу в офис Лукаса и, без сомнения, был в восторге от собственного сочинения. Ей только оставалось его продекламировать.
— Отлично, он вышел из операционной, — прошептала одна из хирургических сестер. Схватив Милли за руку, она провела ее по коридору и повернула направо: — Запомните, он блондин с обвислыми усами.
— Ясно. — Милли опустила голову гориллы на место.
— Готовы?
— Готова.
— Можете в нем дышать?
— Не очень, нет.
— Ладно, ничего страшного, — захихикала медсестра. — Давайте, вперед!
Это была не работа, а мечта. Джеймс, хирург-регистратор, чей день рождения отмечали сегодня, был славным малым. Сорок с лишним его больничных коллег, которые умудрились набиться в кафетерий, гикали, свистели и аплодировали всему подряд. Милли казалось, что она выступает на сцене. Она каталась на роликах вокруг Джеймса и зачитывала уморительный текст. Очевидно, его шутливое содержание значило гораздо больше для его коллег, чем для Милли, поэтому все хохотали до упаду. Затем появился десяток или около того фотоаппаратов и засверкали вспышки, похожие на салют, а Милли тем временем вручала Джеймсу футболку с надписью: «Я клиент Кемпа» и бутылку дешевого игристого вина. Она сняла голову гориллы и поцеловала Джеймса в щеку. Он подхватил ее на руки, немного покружил и сказал, что никогда еще не видел гориллу со светлыми кудряшками. Затем, вернувшись на твердую почву, Милли организовала из присутствующих хор, исполнивший «С днем рождения».
Снова защелкали фотоаппараты. Ей снова сказали, что она отлично справилась. И одарили продолжительными аплодисментами. Она была уже не здесь, она была звездой мюзик-холла, которую публика вызывала на бис после аншлагового представления в лондонском «Палладиуме».
— Это был мой дебют, — счастливо поделилась Милли с Джеймсом перед уходом.
— Не беспокойтесь, — успокоил Джеймс. — Мы нашим пациентам никогда не говорим об этом. — Он усмехнулся. — Они почему-то предпочитают не знать.
Милли вернулась домой к четырем часам, все еще на седьмом небе от полученного заряда адреналина. Ей стоило большого труда не поддаться искушению вымыть голову (голова гориллы совсем примяла волосы), поправить макияж, встретить Хью у дверей и порадовать новостью, что она вернулась раньше, а потом поведать историю замечательного триумфа.
Но именно такого поведения можно было бы ожидать от девушки, которой настолько недоставало таланта обольщения, что она специально оставила свой лучший кружевной бюстгальтер на полу его машины.
Именно это и сделала бы Эстер.
Я не должна открывать входную дверь, когда он появится, поклялась себе Милли.
Или окно.
Хью опаздывал. Он не собирался приезжать. Он осознал, что не сможет расстаться с ее неотразимым красным бюстгальтером, прекрасно сконструированным и с дополнительными прокладками, фантазировала Милли. Может, он сам захотел его носить.
Выглядывая из-за занавесок в комнате Эстер, в половине шестого Милли заметила его машину, затормозившую у дома. Как заправский снайпер, Милли моментально рухнула на пол.
Он позвонил в дверной звонок и подождал. Видимо, хотел сначала проверить, нет ли ее дома. Просто из вежливости, подумала Милли. Я не должна, не должна открывать дверь.
Перемещаясь, как краб, по ковру в спальне Эстер, она доползла до лестницы и, прижимаясь к полу, увидела, что металлическая откидная крышка почтового ящика поднялась, и в щели появилась алая атласная лямка. На мгновение она представила, что можно ее схватить и напугать Хью. Боже, они будут тянуть лифчик каждый к себе — сама мысль об этом казалась такой подростковой и незрелой.
В следующее мгновение за матовым стеклом входной двери рядом с темным силуэтом Хью появилось яркое пятно цвета розовой фуксии. Милли оцепенела от испуга, услышав голос Эстер, который бойко произнес:
— Привет! Я знаю, кто вы!
Черт, черт. Было полшестого, и Эстер — которая всегда опаздывала — выбрала именно этот момент, чтобы вернуться домой. Хуже того — о боже! — она говорила с ним игривым тоном.
— Я тоже знаю, кто вы, — заметил Хью. Почтовый ящик заскрипел, кто-то потянул за лямку лифчика.
— Вы воруете нижнее белье, — весело вопрошала Эстер, — или занимаетесь его доставкой?
— Я бы не стал красть этот бюстгальтер, — услышала Милли серьезный голос Хью. — Это не мой размер.
— О, ха-ха-ха, — расхохоталась Эстер, как обычно немного преувеличивая эмоции.
— Милли оставила его у меня в машине. Он выпал у нее из сумки, — объяснил Хью.
— Разве ее нет дома? Уже полшестого, она должна быть!
— Я пробовал звонить. Не отвечает.
— Но вы не можете просто всунуть бюстгальтер в почтовый ящик и умчаться! — воскликнула Эстер. — Милли так боялась, что никогда вас больше не увидит!
Стоя на карачках у лестницы, Милли издала тихий стон и стала отчаянно — но тихо — колотиться головой о ковер.
— Значит, — продолжала болтать Эстер, — она вот-вот вернется домой, поэтому, может, вы зайдете и подождете? Выпьем и немного поболтаем?
Нет, нет, не-е-ет, молилась про себя Милли, уже начиная отползать от лестницы. Но молчаливая мольба не помогла. Ей следовало бы знать, что ничего не выйдет. Эстер была слишком настойчивой, а Хью слишком вежливым. Он просто не смог заставить себя сказать «нет».
Вернувшись в спальню Эстер и спрятавшись между кроватью и окном, Милли услышала знакомый звук — это ключ Эстер поворачивался в замке. Боже, здесь так пыльно, только бы не чихнуть.
И конечно, она надеялась, что Эстер не будет и дальше пользоваться неспособностью Хью кому-то отказывать и не станет тащить его к себе в постель, чтобы напомнить, чего ему не хватало все эти месяцы.
А если бы даже это произошло, подумала Милли, было бы здорово вдруг выскочить неизвестно откуда, хлопнуть Эстер по плечу и объявить: «Думаю, ты должна мне двести фунтов».
ГЛАВА 15
