Для такого гитариста стиля фламенко, как Кадзама, фэрия были главным местом заработков и главным источником доходов.
– Так вы хотели меня о чем-то спросить?
– Хотела. Вот о чем: ты кому-нибудь рассказывал о том, о чем мы говорили в тот вечер, когда убили Ибаррагирре?
Кадзама посмотрел на нее. Потом с обидой в голосе ответил:
– Мое слово твердое. Как мой серебряный зуб. Риэ облегченно вздохнула. Напряжение отпустило ее.
– Правда? Ну, тогда хорошо.
Кадзама надулся.
– С чего это вы вдруг меня подозреваете? Есть, что ли, какие-то основания?
– Ну да. По правде говоря, тут на днях вот какая история приключилась. – Риэ вкратце рассказала ему о том, как Понсе сфотографировал ее, как он наседал, пытаясь вытянуть из нее все детали убийства, и как в конце концов ее выручил следователь Барбонтин.
– Ты сам подумай, майор Клементе хотел я мне заткнуть рот, чтобы замять это дело, а Понсе знал все, даже то, что Ибаррагирре произнес слово «ГАЛ» перед смертью. Значит, кто-то ему должен был все это рассказать, правильно?
– Но в любом случае рассказал ему кто-то другой, не я. Я и в глаза не видал никакого Понсе, – отрезал Кадзама.
– Ну хорошо. Тогда что ты скажешь на это? – Риэ протянула ему номер «Ла Милитиа», который держала в руках.
Кадзама впился взглядом в статью и тщательно изучил фотографию.
– Ясно. Плохо дело. Что за негодяи такие – даже фотографию напечатали.
– Самое интересное то, что все угрозы Барбонтина на этого Понсе не подействовали. Вот я и думаю, что кто-то заставил его это сделать, или привлекши на свою сторону, или сильно пригрозив.
– И кто же, по вашему мнению, его заставил?
Риэ заколебалась.
– Я и сама не знаю. Но Барбонтин вот утверждает, что Понсе знаком с майором Клементе.
Кадзама скрестил руки на груди.
– Майор Клементе, говорите? Но это же ни в какие ворота не лезет. Он ведь сам только и думал, как бы скрыть упоминания о ГАЛ.
– Вот я и говорю, что здесь что-то не так. И если Клементе действительно стоит за статьей, у него должна быть какая-то причина на ее публикацию. Вот об этом-то я его и расспрошу.
Кадзама беспокойно посмотрел на девушку:
– Неужто мы сейчас едем к Клементе?
– Угадал.
Кадзама окончательно лишился спокойствия и сильнее прежнего заерзал на сиденье.
– Сэнсэй, вы можете ехать, куда вам угодно, но я к этой истории никакого отношения не имею, по-моему, мне ехать причин нет.
– Я хочу вот чего – Клементе и Барбонтин должны понять, что кроме меня есть и другие японцы, которые знают всю историю. Тогда они наконец перестанут обращаться со мной как бог знает с кем.
Кадзама отчаянно схватился за свою встрепанную голову.
– Вот, понесла меня в кафе нелегкая. Лучше бы дома спать остался.
Днем здание антитеррористического отдела выглядело еще более грязным и обветшалым, чем ночью.
Кадзама подошел к двери, разглядывая табличку.
– Сейсмологическая лаборатория. Странную они себе вывеску сделали.
– Наверное, им понравилась игра слов: тэррориста и тэррамото.[29]
Риэ нажала на кнопку у двери так же, как в тот раз Барбонтин – два раза подольше, три покороче.
Дверь осталась закрытой. Риэ снова позвонила.
Результат был тот же.
– Может, там никого нет? – с надеждой в голосе спросил Кадзама.
Риэ отошла на шаг и оглянулась.
Над дверью, под бетонным навесом, она увидела миниатюрную телекамеру. В прошлый раз она ее не заметила.
Раскрыв газету, Риэ подняла ее так, чтобы статья и фотография были обращены к камере. Она уже хотела опустить уставшие руки, как послышался щелчок и дверь автоматически открылась.
Риэ вошла первая. Следом вошел и Кадзама.
Света не было, поэтому, когда дверь закрылась, они очутились почти в полной темноте. В свете, проникавшем из окна где-то наверху, лестница была едва различима.
Они поднялись на последний этаж. Там, прислонившись к стене, стоял и курил человек в твидовом костюме.
Это был Барбонтин. Вот, значит, где он находился – вовсе не у себя в полиции.
– Кто это? – спросил Барбонтин, поведя подбородком в сторону Кадзама.
– Мой знакомый, его зовут Кадзама Симпэй. Он живет здесь уже больше десяти лет. Он мне помог советом в этой истории.
– Здрасьте, – проговорил Кадзама как можно более дружелюбно.
Барбонтин, не отвечая, ткнул в сторону Риэ пальцами, в которых держал сигарету.
– Я ж тебе сказал никому не болтать.
Риэ сунула газету ему под нос:
– Все уже и так всё знают.
Барбонтин стряхнул упавший на пиджак пепел.
– Я доложил майору, – проговорил он тихо, – что Понсе попытался войти с тобой в контакт. То, что они знакомы, – факт, но то, что я тебе об этом сказал, прошу ему не передавать. Если он узнает, что я хоть на один процент сомневаюсь в нем, работать мне станет трудно.
Риэ сложила газету.
– Ладно. Но то, что я хочу у него спросить, я все-таки спрошу.
Барбонтин бросил сигарету на пол и с остервенением растер ее ногой.
– Делай, что хочешь. Только мой тебе совет – не зли его.
В конторе горел свет.
Клементе сидел, облокотившись обеими руками на стол, и смотрел на Риэ поверх очков. Его пальцы теребили ручку. Как и в прошлый раз, он был одет со вкусом и кайзеровские усы выглядели ухоженно.
Риэ раскрыла газету и положила ее перед ним на стол.
– Здесь написано обо мне, обстоятельно и с фотографией. Я хотела бы услышать объяснение.
Клементе не ответил на вопрос, вместо этого он повернулся к Кадзама.
– Это еще кто?
– Она говорит, что это ее друг, который живет здесь больше десяти лет. Зовут…
– Кадзама, – вставил тот. – Симпэй Кадзама. Гитарист.
Клементе оставил ручку в покое и проговорил:
– Покажите разрешение на жительство.
Кадзама быстро, будто только того и ждал, достал из кармана джинсов пластмассовую коробочку, вынул из нее документ и почтительно вручил майору.
Риэ, которой приходилось видеть содержимое коробочки, знала, что Кадзама носил с собой копию разрешения. Он говорил, что подлинник хранит дома, чтобы с ним ничего не случилось.
