Возможно, Стайн дала ему прочесть свой экземпляр «На отливе войны» как образчик безупречного письма на военную тему или просто пересказала то, что почерпнула после прочтения книги[150].
Ла Мотт предвосхитила даже восприимчивость писателей более позднего поколения, в частности романиста, писавшего после Второй мировой войны, Джозефа Хеллера. В своей книге она часто использует горькую иронию, чтобы выставить напоказ всю алогичность и извращенную абсурдность войны и военных порядков, как позже сделает Хеллер в романе «Уловка-22» (1961), действие которого также начинается в полевом госпитале[151]. А литературовед Эрик Соломон даже утверждал, что рассказ Ла Мотт «La Patrie Reconnaissante» содержит все элементы больничных сцен из «Уловки-22».
Схожим образом книга «На отливе войны», с ее преобладающим тоном холодного осуждения, предвосхитила и «Бойню № 5» Курта Воннегута (1969). В «Женщинах и женах» Ла Мотт пишет: «Сначала говорят о молодом авиаторе, которого наградили за то, что он в одиночку сбил дирижабль, а потом добавляют, что через несколько дней он разбился насмерть, решив полетать пьяным. То-то и оно» (74). Больше полувека спустя Воннегут демонстрировал подобные же абсурдизм и непоследовательность, рассуждая о Второй мировой войне. И фраза, проходящая красной нитью сквозь всю книгу при упоминании смерти, звучала так: «То-то и оно».
Во многих аспектах Ла Мотт была автором, опередившим свое время, и ее очерки мало напоминали тексты других писателей, публиковавшихся во время войны. Она писала о солдатах-самоубийцах, о сифилисе, о сексуальной жизни людей преклонного возраста. То есть, согласно подзаголовку ее книги, о «человеческом крушении на поле боя», которому она стала свидетелем.
Ла Мотт, безусловно, не собиралась подлаживаться под читателей, которые предпочитали произведения о войне, сдобренные сочувствием и добротой, но в конце концов она сделала небольшую уступку тем, кого привлекал мягкий подход. По крайней мере, она так заявила. К новому изданию «На отливе войны» 1934 года Ла Мотт добавила рассказ «Эсмеральда». Начинается он так:
Мне часто говорят: «Вы пишете о войне, о вашем опыте в прифронтовой зоне, крайне удручающе. Но, безусловно, с течение этих долгих месяцев вы должны были столкнуться с вещами не только мрачными и ужасными – но и с проявлением благородства, с чем-то вдохновляющим или забавным, с чем-то человечным…» Поэтому я расскажу вам об Эсмеральде, чтобы вы не думали, будто у меня настолько патологический склад ума, что я не способна замечать ничего, кроме трагедии, и видеть то хорошее, что есть вокруг (121).
Что касается Эсмеральды, достаточно сказать, что она была козочкой, всеобщей любимицей, в конце концов приготовленной на ужин. Даже в самые светлые моменты Ла Мотт демонстрирует все тот же юмор висельника.
Война, по мнению Ла Мотт, отвратительна и безобразна, особенно если смотреть на нее с наделенной неким преимуществом точки зрения медсестры. В конце Введения к изданию 1934 года она пишет: «Движение огромных, мощных сил сопровождается массой уродливых явлений, это и есть „отлив войны“. Этот отлив смывает множество частных жизней, вынесенных из привычного течения и вырванных из своей среды обитания. Посмотрите на них краем глаза – часто слабые, отвратительные, отталкивающие». Далее Ла Мотт заключает с неменьшей убежденностью: «Не бывает войн без „отлива“»[152].
Эллен Ла Мотт и другие медсестры-писательницы
Эллен Ла Мотт не походила на типичных писателей времен Первой мировой войны. Она была представительницей нейтральной страны, получившей прифронтовой опыт из первых рук. Ее интересовали скорее ужасы войны, чем ее герои. Она писала очерки во время войны, и тогда же они были запрещены. Она была ни на кого не похожа, и не было других книг, похожих на ее. И все же будет полезно рассмотреть ее рассказы в контексте других произведений о Первой мировой войне, особенно написанных другими медсестрами. Примечательно, что еще несколько сестер, работавших бок о бок с Ла Мотт – в парижском госпитале или в полевом госпитале в Бельгии, – также опубликовали книги про войну. Эти тексты содержат ценную информацию о военном опыте самой Ла Мотт и ее подопечных.
Медсестры-волонтеры Первой мировой коллективно создали солидный корпус военной прозы. Среди них – Вера Бриттен, чьи широко известные мемуары «Завещание юности» (1933) легли в основу снятого недавно художественного фильма, а также многие менее известные личности. В самом деле, заметки медсестер Первой мировой войны, особенно военные, до сих пор обнаруживают и публикуют, в частности «Войну Дороти: Дневники медсестры Первой мировой войны» (2013); «Медсестра на линии фронта: Дневники о Первой мировой войне медсестры Эдит Эпплтон (2012) и «Военные дневники Клэр Гасс, 1915–1918» (2000). В этих и других бесчисленных прозаических, а порой и поэтических мемуарах медсестры Первой мировой записывали свои мысли о раненых и о войне в целом[153].
Особенно интересно, как другие сестры милосердия, публиковавшиеся в военные годы, описывают раненых растерянных мужчин, за которыми ухаживают, – потому что их пациенты радикально отличаются от тех, что изображает в своей книге Ла Мотт. К примеру, учительница начальной школы, медсестра-волонтер, писала своим родителям: «Эти люди поступают практически прямиком из окопов, и все они искренне благодарны и очень ценят удобные кровати, вкусную еду и отсутствие паразитов, чистые, светлые палаты, как и наши старания сделать их жизнь как можно более комфортной и приятной»[154]. Анонимный автор «Дневника медсестры на Западном фронте, 1914–1915» (вышедшего в 1915) также не выражает ничего, кроме восторга по отношению к своим подопечным. Эта женщина работала при санитарном поезде, доставлявшем солдат из полевого госпиталя, расположенного у самой передовой, в тыловые. Описывая состав с 368 ранеными, поступившими с фронта в октябре 1914 года после первой битве при Ипре, она замечает: «Около двухсот из них, а может, и больше имели опасные и серьезные ранения». Но подчеркивает она только их мужество и бодрый настрой: «Что сразу бросалось в глаза и буквально ослепляло своим сиянием – это общая для всех молчаливая сила духа этих людей; они переносили страдания без единого стона, жалобы или простого замечания». У раненых солдат, по словам автора дневника, «не было ни малейшей досады на свои увечья»[155]. Их товарищи по несчастью из книги Ла Мотт, напротив, громко возмущаются и проклинают свою судьбу. Или хнычут и рыдают, как дети.
Безжалостные свидетельства Ла Мотт о поведении раненых – страшащихся смерти и неприятных в жизни – оказываются крайне полезными при сравнении ее очерков с текстами ее коллег-медсестер. Примечательно, что в сентябре 1916 года в The British Journal of Nursing появилась в высшей степени патетическая статья
