Макартни побагровел и схватился за эфес шпаги, однако тут невыдержал полковник. Бледный от гнева, он взмахнул костлявой веснушчатой рукой изаорал:
— Бесчестный негодяй! Пират! Беглый каторжник! Ты забыл, чтоничего этого не будет, потому что мы не выпустим тебя обратно к твоим проклятымразбойникам!
— Может быть, нам следует поблагодарить его запредупреждение, сэр? — съязвил капитан Макартни.
— О боже, вы совершенно лишены воображения, как я заметилещё вчера! А увидав ваших мулов, я понял, чего можно от вас ожидать, исоответственно с этим принял меры. О да! Я приказал моему адъютанту, когдапробьёт полдень, считать, что мы находимся в состоянии войны, переправить пушкина берег и расположить их в форте, наведя жерла на город. Я предоставил ему дляэтой цели ваших мулов. — Бросив быстрый взгляд на часы над камином, онпродолжал: — Сейчас почти тридцать минут первого. Из ваших окон виден форт. —Он встал и протянул губернатору свою подзорную трубу. — Взгляните и убедитесь,что всё, о чём я говорил, уже приводится в исполнение.
Наступило молчание. Губернатор с лютой ненавистью смотрел наБлада. Затем, всё так же молча, схватил подзорную трубу и шагнул к окну. Когдаон отвернулся от окна, лицо его было искажено бешенством.
— Но вы тоже кое-чего не учли. Вы-то ещё в наших руках! Ясейчас сообщу вашей разбойничьей шайке, что при первом их выстреле вы будетеповешены. Зовите стражу, Макартни. Хватит болтать языком!
— Ещё минуту, — сказал Блад. — Как вы досадно поспешны всвоих умозаключениях! Волверстон получил от меня приказ, и ничто, никакие вашиугрозы не заставят его уклониться от этого приказа хотя бы на йоту. Можете меняповесить, воля ваша. — Он пожал плечами. — Если бы я дорожил жизнью, разве бы яизбрал ремесло пирата? Однако учтите: после того как вы меня повесите, моиматросы не оставят от города камня на камне. Мстя за меня, они не пощадят нистариков, ни женщин, ни детей. Подумайте хорошенько и вспомните ваш долг передкоролём и вверенной вам колонией долг, который вы по справедливости считаетепервостепенным.
Бесцветные глаза губернатора сверлили Блада, словно стремясьпроникнуть в самую его душу. Блад стоял перед губернатором неустрашимый,спокойный, и его спокойствие было пугающим.
Полковник поглядел на Макартни, словно ища у него поддержки,но не получил её. Наконец, поборов себя, он произнёс сквозь зубы:
— О будь я проклят! Поделом мне — нечего было связываться спиратом! Я выплачу вам ваши сто шестьдесят тысяч, чтобы отделаться от вас, иубирайтесь отсюда ко всем чертям! Прощайте!
— Сто шестьдесят тысяч? — Капитан Блад изумлённо поднялброви. — Это вы должны были заплатить мне как своему союзнику. Такое соглашениебыло заключено нами до объявления войны.
— Какого же дьявола вам ещё нужно?
— Поскольку вы сложили оружие и признали себя побеждённым,мы можем теперь перейти к обсуждению условий мирного договора.
— Каких таких условий? — Раздражение губернатора всёвозрастало.
— Сейчас я вам скажу. Прежде всего за оказанную вам помощьвы должны уплатить моим людям сто шестьдесят тысяч. Затем ещё двести сороктысяч выкуп за город, чтобы избавить его от разрушения.
— Что? Ну, клянусь богом, сэр!..
— Затем, — безжалостно продолжал капитан Блад, — восемьдесяттысяч выкуп за вас лично, восемьдесят тысяч — за вашу семью и сорок тысяч — завсех прочих почтенных граждан этого города, включая и капитана Макартни. Всёэто вместе составит шестьсот тысяч, а сумма эта должна быть выплачена в течениечаса, иначе будет поздно.
На губернатора страшно было смотреть. Он попытался что-тосказать, но не смог и тяжело упал на стул. Когда дар речи наконец вернулся кнему, голос его дрожал и звучал хрипло:
— Вы… вы напрасно испытываете моё терпение. Вы, может быть,думаете, что я не в своём уме?
— Повесить его надо, полковник, и всё тут, — не выдержалМакартни.
— И сровнять с землёй этот город, спасти который любой ценой— заметьте, любой ценой! — ваш долг, — присовокупил капитан Блад.
Губернатор потёр рукой потный бледный лоб и застонал.
Так продолжалось ещё некоторое время, и всякий раз онивозвращались к тому же и повторяли то, что уже было не раз сказано, покаполковник Коуртни неожиданно не рассмеялся довольно истерично.
— Будь я проклят! Остаётся только поражаться вашейскромности. Вы могли потребовать и девятьсот тысяч и даже девять миллионов…
— Разумеется, — сказал капитан Блад. — Но я вообще оченьскромен по натуре, а кроме того, имею некоторое представление о размерах вашейказны!
— Но вы же не даёте мне времени! — в отчаянии воскликнулгубернатор, показывая тем самым, что он сдался. — Как могу я собрать такуюсумму за час?
— Я не стану требовать невозможного. Пришлите мне деньги дозахода солнца, и я уведу свой корабль. А сейчас я позволю себе откланяться,чтобы задержать открытие боевых действий. Счастливо оставаться!
Они позволили ему уйти — им ничего больше не оставалось. Ана вечерней заре капитан Макартни подъехал верхом к пиратскому форту. За нимследовал слуга-негр, ведя в поводу мула, навьюченного мешками с золотом.
Капитан Блад один вышел из форта им навстречу.
— От меня бы вам этого не дождаться, — проворчал сквозь зубыжелчный капитан.
— Я постараюсь запомнить это на случай, если васкогда-нибудь поставят управлять колониями. А теперь, сэр, к делу. Что в этихмешках?
— По сорок тысяч золотом в каждом.
— В таком случае сгрузите мне четыре мешка — сто шестьдесяттысяч, которые я должен был получить за оборону острова. Остальное можетеотвезти обратно губернатору вместе с поклоном от меня. Пусть это послужитуроком ему, а также и вам, дорогой капитан, чтобы вы поняли: первый, основнойдолг каждого человека — это долг перед самим собой, перед собственной совестьюи честью, а не перед должностью, и остаться верным этому долгу, одновременнонарушая данное вами слово, нельзя!
Капитан Макартни засопел от изумления.
— Чтоб мне сдохнуть! — хрипло пробормотал он. — Но вы жепират!
— Я — капитан Блад, — холодно прозвучал в ответ суровыйголос флибустьера.
Цена предательства
Капитан Блад был доволен жизнью, другими словами, он былдоволен собой.
Стоя на молу в скалистой Кайонской бухте, он смотрел на своисуда. Не без чувства гордости оглядывал он пять больших кораблей, составлявшихего флотилию, — ведь когда-то все они, от киля до верхушек мачт, принадлежалиИспании. Вон стоит его флагманский корабль «Арабелла» с сорока пушками наборту; красный его корпус и золочёные порты сверкают в лучах заходящего солнца.А рядом — бело-голубая «Элизабет», не уступающая флагману по мощности огня, ипозади неё — три корабля поменьше, на каждом — по двадцать пушек, все три захваченныев жаркой схватке, у Маракайбо, откуда он их на днях привёл. Этим кораблям,именовавшимся прежде «Инфанта», «Сан-Филипе» и «Санто-Нинно», Питер Бладприсвоил имена трёх парок[3] — «Клото», «Лахезис» и «Атропос», как бы даваяэтим понять, что отныне они станут вершителями судеб всех испанских кораблей,какие могут им повстречаться в океане.
