Я велел ему подождать, сказав, что после того, как сделаю рисунки, воссоединю все части тела поэта, но он громко плакал и не хотел меня слушать. Он не понимал, что мы открыли тайну, которая в тысячу раз важнее поэзии. Я взял печень, но она выскользнула на пол. Фирмино закричал на меня, поднял ее, отчистил от налипшей грязи и положил на место в брюшную полость.
Я посоветовал ему снова заняться медициной, все студенты и профессора будут почитать его как бога, потому что теперь он знает, как человек устроен внутри. Я осторожно пробирался к двери, пока Фирмино, всхлипывая, заполнял скелет Франсуа, помещая на место извлеченные мной части тела.
«Какое тебе дело до поэзии, когда тебе открылось знание, которое предшествует всем другим знаниям?»
Завывая, как волк, Фирмино яростно раз махивал горящей головней у себя над головой, а свободной рукой он обнимал труп.
Я побежал вниз по лестнице.
Но он, вопреки моим опасениям, не стал меня преследовать.
Я отыскал своего осла и забрал из тайника деньги. Мы тронулись, и вслед нам раздался зловещий смех, который затем перешел в безутешный плач.
Я обернулся. Из окна комнаты вырывалось адское пламя и вой, которому вторило ржание и мычание испуганной скотины.
Показав изрядно перепуганным зрителям небольшую раковую опухоль, которую я извлек из кишечника трупа, я продемонстрировал им, как правильно достать из черепа мозг. Мягкий сероватый ком шлепнулся на мраморный стол.
Прежде чем разрезать его, я предлагаю публике подойти поближе. Гости любуются полушариями, долями, извилинами, мозжечком…
Я улыбнулся своей верной подруге, весталке святилища Эскулапа.
Когда вскрытие было завершено, я снял перчатки, а гости — халаты. Теперь они захотят поговорить между собой.
Я вернул все извлеченные части на свои места, но вдруг родственники все-таки заметят, что их дорогой покойник подпорчен? Хотя, когда его оденут и повяжут галстук, он будет выглядеть как новенький. Да, если внимательно присмотреться к затылку, то можно заметить разрез. Но место, с которого сняли скальп, прикрывают волосами, и я специально сшил его края. Близкие родственники покойника обычно заливаются слезами, которые мешают им смотреть, а дальние родственники стараются стоять подальше, в данном случае еще и потому, что у покойника была «ужасная болезнь», то есть рак. Так что маловероятно, что кто-то что-то заметит. К тому же санитары морга — искусные вруны и могут сказать в случае необходимости, что этот разрез был сделан медиками как последнее средство спасти жизнь больному.
Интересная идея — устроить вечеринку с анатомическим театром, — замечает одна синьора. — Из этого стоит сделать традицию.
В таком случае нужно будет найти постоянный источник снабжения мертвецами. Красть их с кладбищ, как когда-то делали студенты, или покупать в моргах.
В мире огромное количество фабрик по производству трупов.
За окном начинает светать. Дождь превратился в тихую прохладную морось.
Я иду по краю газона, чтобы не шлепать по лужам. Меня догоняет один из гостей и простирает надо мной свой зонт. Он представляется и, в соответствии с моими ожиданиями, говорит: «Дорогой синьор Леонардо, я знаю, что вы художник, и поэтому я бы очень хотел узнать ваше мнение о человеческом теле как о…»
А.: Ребята, а не выдумал наш учитель эту историю?
В.: Фантазии ему точно не занимать…
С.: Ну, по крайней мере, было нескучно рисовать, слушая его побасенки.
В.: Может, он никогда и не был во Франции?
С.: Так это или нет, но истории он рассказывает мастерски. Не хуже, чем пишет маслом.
А.: Надо побыстрее закончить работу, а то он рассердится, когда вернется.
Глухой меня услышит и поймет.
Я знаю, что полыни горше мед.
Но как понять, где правда, где причуда?
А сколько истин? Потерял им счет.
1469–1969
