говорите, словно он Господь Бог.
— А разве нет? — Бенедикт по-детски округлил глаза.
Мисс Уокер не нашла, что ответить, но впредь надо быть осторожной совершенно во всем, что ей предстоит говорить.
— Но как он появился? Как вы Его призвали? — подыгрывала Анна, в надежде узнать больше о том, что творится в головах этих людей.
— Мы его не призывали, — мгновенно отреагировал собеседник.
— Да, я понимаю, — абсолютно ничего не понимая, закивала писательница, когда Бенедикт живо продолжил.
— Они вызвали…
— Кто?
— Все те, кто десятилетиями был запрет в этом жутком месте, — вздохнул рассказчик. — Напуганные, отчаявшиеся, пожизненные узники частной клиники для умалишенных. Сломленные бесконечными пытками садиста, сначала они взывали к Богу, потом к дьяволу, но вместо них пришел Он. Никто не вспомнит, как это произошло, но в один из дней клиника опустела. В течение всего одного года пропали все, от пациентов до персонала. Еще через год особняк был выставлен на продажу. Когда Розмари Бартон покупала это место…
«Бартон!» — эхом раздалось в голове.
— Она и не думала, что выпадет на ее долю. Она сменила внутреннее убранство, превратив камеры в отельные номера. Но эйфория была недолгой. В тот месяц побережье окутал плотный туман. Мгла не отходила и не рассеивалась, она, казалось, слилась с особняком, дышала им, медленно, но верно выбирала жертву. Первым Его увидел юный Беджамин. «Мама, мама, ко мне приходит монстр…» — неустанно повторял малыш. Розмари и Фрэнк списывали излишнюю возбужденность младшего сына на переезд. Пока… — сглотнул Бенедикт, — пока однажды ночью не услышали его истошные крики. Туман вошел через окно. Он вошел, — Расселу с трудом давались слова, — и забрал свою первую жертву. Кровь была повсюду, остатки его маленького тела. Выдранные волосы, лохмотья пижамы…
От слов Бенедикта Анну пробрала дрожь, но мистер Рассел и не думал останавливаться. Он провел пальцем по взмокшим ресницам и, проморгавшись, продолжил.
— Наутро впервые за долгие беспросветные дни туман рассеялся. На голубом небе появилось солнце. Безутешная Розмари настаивала на возмездии. Она более не верила тому, что увидела ночью. Она предпочла другую реальность: их сына похитили, и он до сих пор жив. Фрэнк и вовсе не знал, чему верить. Куда обращаться, к кому взывать. Он похоронил останки сына на болотах, он смирился с помешательством жены и, казалось, немного помешался сам. В одно время он всерьез поверил, что семья Бартон сможет пережить горе потери, как через три месяца на горизонте появился тот самый туман. Он вновь стеной подобрался к обрыву, окутал побережье и стеной подошел к особняку. А когда восьмилетний Мэтью заявил, что кто-то прячется во мгле, Фрэнк и Розмари тут же смекнули: нечто вышло на сезонную охоту. В те дни им посчастливилось встретить туриста. Тот попросился на ночлег. Этот дом стал для него последним пристанищем: во спасение сына, чета Бартонов принесла свое первое воздаяние. Первое, но далеко не последнее. Каждый сезон Его аппетит растет, а методы жертвоприношений становятся все более изощренными. Подношения стали частью жизни этих людей, а впоследствии и всех нас, ведь если мгла не может насытиться на побережье, она идет вглубь острова, через болота к небольшим городкам Рэтлина. Мы все потеряли своих близких. Джил Абрахам лишилась мужа, а Кэйдн потерял жену. Та добровольно спрыгнула с обрыва во спасения своего сына Каспера. Фрэнк, врач по образованию, хотел снова сделать из особняка клинику. Ему казалось, так будет легче скрывать гибель без вести пропавших. Но Генри…
— Полицейский? — онемевшими губами прошептала Уокер.
— Разумеется, полиция в курсе дел. И, слава богу, Генри понимает, сколь важная миссия лежит на наших плечах. Так вот, сержант Барфруст предложил открыть отель. И долгое время это безотказно работало. Мы убивали, загоняли жертв на болота, сводили их с ума, подводя их заблудшие души к самой черте. Он одобрял, Он принимал наши дары. Но вы… Вы перечеркнули все старания. Вы уцелели там, в тумане. В Его объятиях. Быть может, вы пророк, Анна? Быть может, вы знаете, чего Он хочет на этот раз? Ведь знаете?
Бенедикт всмотрелся в испуганные глаза собеседницы.
— Чего Он хочет, Анна?! Чего Он хочет на этот раз…
— Он хочет, чтобы вы отпустили нас с Эдди… — прошептала Анна.
Бенедикт стремительно отстранился.
— Я думал, вам можно доверять, — разочарованно произнес Рассел. — Он просто не мог просить об этом. Просто не мог!
— Вы правы, об этом прошу я, — вкрадчиво заговорила Уокер. — Разве можно винить человека за первобытный страх, за самый сильный из всех природных инстинктов. За страх перед смертью? Разве вы не боитесь смерти? Все вы, кто так напуганы ЕГО появлением. Вы, кто потеряли родных и близких, почему вы не ушли за ними? За теми, кого так любили?
— Да потому что ОН не остановится! — выкрикнул Бенедикт так, что Анна вздрогнула. — Вы разве не поняли? Мы не убиваем ради забавы! Убивая единицы, мы спасаем миллионы. Мы сохраняем равновесие в этом мире, мы делаем то, что не под силу остальным.
Глаза старика заблестели. По белкам красными нитями расползлись тонкие сосуды. Благоразумный и улыбчивый мистер Рассел пребывал в ярости. Таким Анна его еще не знала, если знала его вообще.
«Ах, прекратите!» — хотела закричать мисс Уокер, но вовремя прикусила язык. — «С этими сектантами лучше не спорить…»
— Он сказал, что в моем сердце любовь. И Он хочет забрать самого дорого мне человека, чтобы эти стены снова наполнились нестерпимой душевной болью.
Голова мистера Рассела чуть заметно качнулась. Казалось, произнесенное Анной в сознании Бенедикта походило на правду.
— Значит, Он заберет Эдди?
— Он не называл имен, но если вы хотите признания, то речь идет именно об этом молодом человеке.
— И как мы должны отправить вашего дорого друга в последний путь?
— Он все сделает сам.
— Но как нам знать, что Эдди не убежит?
— Вы меня удивляете, Бенедикт. От него невозможно убежать, разве не так?
Сектанты долго совещались. Розмари теперь все больше молчала. Отец Кэйдн жаждал крови. Добропочтенный священник предлагал подрезать Эдди на ногах связки. Фрэнку и вовсе не нравилась идея отпускать парня.
— Но она останется здесь! — гневно приказал док.
Бенедикт одобрительно закивал, когда Джилл Абрахам всплеснула руками и запричитала:
— Бедное дитя, потерять любимого. Своими глазами увидеть его смерть. Наблюдать как хозяин разрывает на части свое неудавшееся творение…
Ее плечи подрагивали. Ранимая и запуганная, теперь мадам Абрахам, казалась, крайне возбуждена грядущей сценой кровавого жертвоприношения.
Лицо Анны на мгновение перекосило. В бешенстве она была готова влепить этой невменяемой пощёчину, принудив к молчанию. Но тогда Эдди точно
