свободы, могут уже теперь переживать весь ужас и весь трагизм борьбы человека с тем сумрачным неизвестным, которое называется природой. Но человечество en masse не занимается философией и не имеет времени углубляться в анализ своих душевных переживаний. Оно идет к свободе, медленно подымаясь со ступеньки на ступеньку, эмпирически устраняя всякое отдельное препятствие, стоящее на пути. Ему может быть доступна только такая борьба, которая ставит себе прямой целью устранение какого нибудь строго определенного учреждения. Ему не только непонятна борьба ради самой борьбы, но ему абсолютно чуждо даже понятие личности, а возможность борьбы ее с обществом, ему кажется безумием. В этом, собственно говоря, нет ничего изумительного. Ведь теперь средний представитель рабочего класса страдает не оттого, что его угнетает „общество“, а оттого, что все это общество, и он в том числе, угнетено другим обществом — классом эксплуататоров. В обществе он, естественно, видит своих друзей и соратников за лучшую долю. Более широким массам откроется великая бездна между отдельной личностью и „всеми“ только тогда, когда эти „все“ превратятся в организованную силу, которая попытается всеми правдами и неправдами пригибать к общему уровню строптивую личность. Тогда начнется настоящая, реальная борьба за освобождение личности, за разрушение общества и его лицемерной морали, за свободу личного творчества. „Свобода личности“ станет таким же практический лозунгом, как теперь пресловутая „свобода печати“.
Но что же делать нам теперь?
Одни индивидуалисты скажут: „Массам недоступен наш идеал свободы. Зачем же станем мы бороться за чужое дело? Мы лучше подождем, пока народ дойдет до нашего понимания свободы. А до тех пор будем стоять в стороне я смотреть, как другие борются за свое дело“.
Так и поступят многие, но только те, которые не рождены для битвы, те, для которых индивидуализм есть только щит для прикрытия полного отсутствия индивидуальности. Кто не чувствует чарующей прелести битвы; кто не понимает, что всякая война лучше всякого мира, что только война рождает смелых и гордых, что только война способна убить в нас все мелкое и грязное, прилипающее к нам в эпоху мира; кто может равнодушно, без позора и без ужаса смотреть на то, как другие борются, страдают и умирают за самое ничтожное расширение личной свободы, — тот позорит нас, называя себя анархистом и индивидуалистом. Быть индивидуалистом значит раньше всего быть бойцом до последнего вздоха, бойцом за всякую, самую маленькую правду, самую жалкую свободу, за самую бледную тень „прекрасного“.
Народу теперь начинает грезиться Анархическая Коммуна. Ему кажется, что устранение современного общества дает ему „счастье“ и волю. Мы должны, понятно, учить его-нашему пониманию свободы. Но уйти от жизни может только трус. Мы должны сделать своим тот лозунг, который только мыслим для народа при современной строе жизни. Максимум, который только доступен массам, есть устранение классовою господства — уничтожение собственности, государства и умственных привилегий, т. е. Анархическая Коммуна. Все мы одинаково горячо хотим устранения, по крайней мере, первой категории необходимости: „класс“.
Настанет время, когда раздавленная буржуазия будет в безумном страхе метаться у ног восставшего народа, придет время, когда анархический коммунизм станет практической программой дня. Возможно, что тогда прямолинейные и суровые коммунисты, пылая „нравственным“ пылом одарить всех своим „научным“ „благополучием“, слишком далеко зайдут в своем похвальной усердии... Тогда и только тогда мы с ними поспорим. Кто посягает на свободу, кует мечи бунтовщикам. В недрах Коммуны постепенно вырастут элементы новой гражданской войны. „Личная свобода“будет боевым ключей индивидуализма, а „общественное благо“ будет знаменем коммунизма.
Кто из них победит? Увы! Этого нам теперь сказать никто не может. Мы одно только знаем, что душой и телом мы всегда будем не за тех, кто хлопочут о чужом благополучии, а за тех, кто вечно сеют святое недовольство и чего то ищут; душой и телом мы будем за тех, кто будут гордо толкать нас все выше и выше, будут звать людей все дальше и дальше, в далекую синюю даль...
***
Теперь ждет нас совершенно иное возражение. Нас могут спросить: „Если и индивидуалисты принимают лозунг „Коммуна“, то чем же они, собственно, отличаются от коммунистов?“
Во всем предыдущей мы старались наметить общие черты индивидуалистического анархизма. Мы старались показать, как мы целиком отвергаем целый ряд принципов, которые являются основными для анархического коммунизма. Мы пытались раскрыть всю противоречивость производства и творчества, всю фиктивность свободных договоров, всю мещанскую узость взаимной помощи, всю деспотичность морали и всяческих третейских судов. Нам кажется, что уже одна эта критическая работа индивидуализма должна внести свежую струю в анархистское мировоззрение.
Однакож этого мало. Индивидуализм, как нам кажется, дает новую прочную опору для построения всей нашей тактики на яркой базисе личности. Наша тактика перестает быть мешком, наполненный искусственно сочиненными „приемами борьбы“ и механически привешенным к нашему идеалу. Она превращается в творчество личности, она является как бы относительный осуществлением уже теперь нашего смутного, далекого идеала. В глазах индивидуалиста идеал и тактика не отделены бездной, а сливаются в нечто гармоническое. То, что идеал обещает, тактика реализует. Если наш анархистский идеал обещает нам абсолютную свободу, то тактика должна состоять в том, чтоб учить личность пользоваться ей уже теперь, перенести грядущий идеал в настоящее, фактически осуществлять анархизм в жизни.
Мы здесь только роняем эту идею, чтоб возвратиться к ней в другой раз и подробно развить ее. Мы хотим здесь только указать на ту относительно новую точку зрения, которую вносит индивидуализм в наше учение о тактике.
В другой раз мы не откажемся также показать, что и в области организационных идей индивидуализм должен сказать свое слово. Нам кажется, что ни централизм, ни федерализм не гармонируют с анархистским учением. Анархизм требует не объединения групп на почве юридического договора, а слияния их на почве естественного влечения. Нашу точку зрения в организованном вопросе мы называем унитаризмом, желая подчеркнуть, что мы рассматриваем все анархистские группы не как союзы антагонистических организаций, а как одну единую группу.
Но самой крупной заслугой индивидуализма нам кажется уничтожение последних остатков фетишизма. Между тем как анархический коммунизм хочет из свободной коммуны сделать какой то новый фетиш, хочет сделать из „общества“ какого то идола, индивидуализм сызнова резко ставит старый трагический вопрос о личности. „Вы обещаете нам всякое благополучие в ваших коммунах, говорит индивидуалист своему соседу коммунисту. Несомненно, что материальное благосостояние значительно возрастет в этом обществе. Несомненно, что в нем нет места многим грубый формам угнетения. Но вы, в пылу своего строительства, забываете только одно — вы забываете личность. Или неужели вы думаете,
