время Салли жевала, размышляя.
– Что ты задумал, Джо Райли? Зачем ты тащишь с собой дочку Криспов?
– Почему ты разговариваешь с ним? Говори со мной. Я тут главная. Мы собираемся вернуть мою маму.
Я ожидала, что Салли меня заткнет, но она уставилась на меня так, словно я заговорила по-французски.
– Что, черт возьми, ты несешь? – А потом она спросила у Джо: – Сайлас что, людей похищать начал?
– Она имеет в виду цилиндр, – объяснил Джо. – Цилиндр с записью голоса ее матери. Сайлас со своими людьми забрал его, когда, э-э… когда они грабили закусочную.
Салли отреагировала на это не сразу. Она откинулась на своем табурете и придвинула ноги ближе к огню. Какое-то время она смотрела на языки пламени, а когда заговорила, я не сразу поняла, что обращается Салли ко мне.
– У этого мира свои правила; правила, о которых ты ничего не знаешь. Это не твоя вина, потому что тебе неоткуда было о них узнать. Мне жаль, что вашу закусочную ограбили, и мне жаль, что твой отец не сумел совладать со своей уязвленной гордостью. Но ты не можешь прийти сюда и ожидать, что люди…
– Мой отец ни в чем не виноват!
Салли сплюнула в огонь. И посмотрела мне прямо в глаза.
– Конечно виноват. Сайлас вломился к нему и заставил его почувствовать себя ничтожным, и поэтому он испугался. И вот куда это его привело. Он прикончил какого-то горлопана, хотя ему всего-то и нужно было, что вытолкать его за дверь. Полюбуйся на него теперь.
– Тот человек это заслужил!
– Девочка, этот дурак не заслужил ничего страшнее хорошей трепки. Твой отец не сумел справиться со своим страхом, и это чистая правда. А тебе лучше обуздать свой, пока тебя не вздернули рядом с ним.
Я не могла больше вынести ни единого слова. Злость вскипела во мне, и я закричала на Салли, на Джо и на тех двух полудурков, что сидели рядом с ними, словно отвесившие челюсти кретины. Это был бессловесный вопль, вопль ненависти, невыразимой и неостановимой. Я пнула подвернувшуюся мне под ногу кружку и бросилась наружу, стискивая руками локти. Ни разу в жизни я не чувствовала себя бо́льшим ребенком, но я боялась, что если останусь там, то вопьюсь в Салли зубами.
Я ожидала услышать смех, но никакие звуки меня не преследовали. Наверное, это было своего рода милосердие. Но и назад меня никто не позвал. Я не останавливалась и шла быстро, зная, что рискую угодить здесь в неприятности, но желая как минимум уйти подальше от этого логова преступников. Ветер был холодным, а ночь – такой темной, что казалась живым существом.
Слезы угрожали пролиться, но не проливались. Шагая по узкой дороге, я представляла себе, как папа спит на койке в своей камере и согревает его только то дурацкое тонкое одеяло, а компанию ему составляет лишь тишина пустого здания. Я представляла свою мать, в миллионах миль от меня, на Земле.
Спит ли она сейчас? Может, ей так же холодно?
«Да, – подумала я. – Она спит в пустыне, в плену у воров. Она спит в том цилиндре, и ты сможешь услышать ее и поговорить с ней, как папа, когда спасешь ее».
Эта мысль была словно упрек: как я могла так легко потерять контроль над собой? Как я могла сбежать, словно та самая испорченная девчонка, за которую все меня держат? Я должна была вернуться, вопреки стыду, который ощутила бы, снова войдя в эту дверь. Мне представилось хихиканье отпрысков Шенка, понимающее снисхождение Джо и Салли, и по коже у меня побежали мурашки. Я не знала, как мне вернуть свой невеликий авторитет, если он у меня вообще имелся, но должна была попытаться. Я должна была выдержать этот позор и должна была каким-то образом заставить Салли указать нам путь.
Оглядевшись, я поняла, что не знаю, куда зашла. Это было глупо – потеряться в таком маленьком городишке, но здешние улицы не подчинялись никакой чертовой логике. Я вернулась назад по дороге, на которой наверняка была, но ничего знакомого не увидела. Каждая дорога либо разделялась на маленькие дорожки-притоки, либо сама впадала в другую, побольше, и в конце концов я вообще перестала понимать, куда иду. Дом Салли казался мне пройдохой, который скрывался из виду, стоило мне вывернуть из-за угла, и сразу же возникал у меня за спиной.
Я развернулась посреди замерзшей улицы; температура продолжала снижаться, и туманный снег сыпал все гуще. На мне была куртка, но более теплая одежда и обогревательные палатки остались у Джо. Страх вскарабкался по моему позвоночнику. Казалось абсурдным, что я могу замерзнуть насмерть посреди Дигтауна, стоя на улице в окружении домов с закрытыми ставнями, но неожиданно эта перспектива вытеснила из моей головы все прочие мысли.
Из-за снежной завесы показалась чья-то фигура. За ней – еще одна. Двое мужчин; глаза их сияли тем бледным оттенком зеленого, какой бывает у нижней стороны листьев. На них была грубая рабочая одежда с закатанными до локтей рукавами: никакой защиты от ночи. Холод должен был парализовать их, но им, судя по всему, было так же комфортно, как в середине дня.
Рука у одного из них висела на перевязи. У меня душа ушла в пятки.
Он сказал:
– Это та девчонка из закусочной.
– Говорил же я тебе.
Я отвернулась и пошла прочь от них.
– Эй, девочка. Постой-ка.
Я ускорила шаг. Холод был забыт: по моим венам струился жар страха. Мне некуда было идти. Позади меня хрустел под их ногами лед.
– Я сказал, стой!
Я пустилась бегом.
Хаотичная планировка Дигтауна играла мне на руку. Разумеется, они знали город лучше меня, но узких улочек в нем было так много, что я успевала свернуть за угол прежде, чем они могли меня догнать. Меня преследовал отражавшийся от стен странный клич: смесь рыдания и чего-то нутряного, чего-то отчаянного и сломанного, похожего на слова древнего языка, слетающие с неприспособленных к нему губ. Языка чудовищ. От него у меня мороз шел по коже, и я бежала все быстрее. Я так часто сворачивала на одни и те же улицы, что в следах невозможно было разобраться, – и это первое, что спасло меня той ночью.
Через несколько мгновений я прижалась к стене маленького деревянного домишки, пытаясь дышать как можно тише и слушая, как трещит ледяная корка под ногами разыскивающих меня мужчин. Я не могла понять, насколько они близко, но зловещие звуки, которые они издавали, долетали до меня как
