1938)
Я тоже отлично вышколена… с такого‑то по такой‑то час.
Мы все ученые–преученые обезьяны.
Смеяться — смеяться — смеяться.
Уметь играть в эту игру.
Внимание: заметят ли они, что черное на самом деле значит белое, нет, нет, никогда.
Это просто: невозможность подлинного обмена — уже никогда.
Какое облегчение: я никогда не бываю там, где ищут другие меня, где они надеются меня поймать.
Существование: щелочное и сладковатое.
Хватит — хватит — хватит.
Вам следует быть «поосторожнее» — взвешивать мои слова, как проверяют сдачу: сдачу с вашей купюры.
«Нормальный», инфантильный голос, таящий беспощадную иронию. Но вы так отлично вышколены, что этого не чувствуете. Кто бы мог предположить, что можно так далеко зайти в сокрытии, причем всего лишь себя самого, а не поступков, деяний, корыстных, обдуманных целей.
(июнь или июль 1938)
ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Я видела ее
Я видела ее — на этот раз я видела ее
где? Где заря граничит
с ночью
заря в саду
ночь в спальне
с кривой улыбкой и
ангельским терпеньем
меня, я знаю,
ждет она
Затем каким‑то голосом далеким
сказала мне она
Ну, нет
Ты безумицей не станешь
Слышишь, ты не будешь так себя вести,
Ты будешь делать то и это. И говорила, говорила так,
а я уже не понимала
ничего
За нею следом против воли я ступала
В шуршанье платья с треном и со множеством оборок
колышущихся при каждом шаге.
она исчезла
в шелесте, сиянье
по узкой лестнице расшатанной
поднявшись
Там наверху
мужской отдел, несметное количество одежды
В закрытой комнате стоит жара
Единственно живое существо
она
она проходит по пустым пространствам меж манекенов
застывших каждый с маской на лице
Жорж Батай, Мишель Лейрис
Примечания к «Сакральному»
Несколько месяцев назад умерла та, что сама назвала себя Лаурой. Умерла в тридцать пять от болезни, которая ни в чем ее не умаляя, преследовала с самого детства.
Восстав с раннего возраста против буржуазного и католического воспитания, она, после длительного пребывания в России, всецело посвятила себя коммунистической фронде, удовлетворив тем самым потребность придать своей жизни какой‑то смысл. Когда различные обстоятельства заставили ее отказаться от политической деятельности, которая перестала иметь для нее хоть какой‑то смысл, ей потребовалось оправиться, по ее собственному выражению, «от этого сильнейшего потрясения, каковым оборачивается утрата веры». Постоянно переживая моменты отчаяния — счастья или каприза — она сумела обрести «как нельзя более целостное состояние сознания», высшее устремление, на которое способен только тот, для кого полнота существования занимает исключительное место в ценностной шкале.
Несмотря на все превратности, страсть, сопровождавшая Лауру в поиске собственной истины, так и не иссякла. Афоризм Уильяма Блейка: «Ведите ваш плуг и лемех по костям мертвецов» стал последней фразой Лаурой, написавшей ее за несколько дней до кончины, указав на книгу, которую ей хотелось перечесть. Несмотря на то, что она, теряя себя в себе, мнила себя «в глубине миров», собственную агонию Лаура называла «убранной цветами корридой».
Собранные здесь тексты представляют собой лишь малую часть послания, выраженного во всех рукописях, оставленных Лаурой после сожжения того, что она считала нужным уничтожить (она все же не успела переработать, как сама того желала, свои заметки, которыми так никогда и не была удовлетворена). Ближайшие друзья знали о существовании некоторых сочинений, подозревали и о наличии других, но никому из них она не сочла нужным их передать. И хотя такая осторожность может быть объяснена интимным характером текстов и той беспощадной суровостью, с какой Лаура относилась и к себе и к другим, в ней следует также усматривать показатель того чрезвычайно важного смысла — собственно сакрального — который она придавала «сообщению». Незавершенные наброски на тему «сакрального» — наброски, о которых она открыто говорила — и легли в основу этого предварительного сборника, за которым последует полная публикация. К этому тексту, затрагивающему то, что, похоже, ю все времена, в какой бы форме она это ни формулировала, составляло одну из ее жизненных забот, мы присовокупили несколько стихотворений и других сочинений, которые, как нам показалось, тем или иным образом связаны с ключевой проблемой сакрального, такой, какой она вставала перед Лаурой.
Надо ли добавлять, что просто невозможно свести к какой бы то ни было определенности одну из самых бурных, самых противоречивых жизней, какую только мог когда‑либо прожить человек? Алкая нежности, алкая срывов, разрываясь между крайней дерзновенностью и ужасающей тоской, оставаясь для людей столь же загадочной, как какое‑нибудь сказочное существо, она рвала себя о тернии, которыми сама себя окружала, превращаясь в зияющую рану, никогда никому ни в чем не уступив.
Стр.91
САКРАЛЬНОЕ
Представление о «сакральном», выраженное в этом тексте, свидетельствует об определенном жизненном опыте: оно не противоречит понятию, которое социологи выводят из изучения менее развитых обществ — но оно явным образом от него отличается. Речь идет о том, что же это слово — по праву либо без оного — затрагивает в человеческом сознании. Без всякого на то права — значит вне всякой связи с совместным человеческим опытом, на котором основано существование сакрального.
По своей сути это представление ведет к определению, которого никогда еще никто не давал (ни Лаура, ни кто‑либо другой), хотя его можно вывести из самого текста.
Это определение связывает сакральное с такими моментами, когда изолированность жизни в индивидуальной сфере вдруг прерывается, с моментами сообщения людей не только между собой, но и со всей вселенной, где они обычно ощущают себя чужаками: сообщение надлежит понимать здесь в смысле слияния, потери человеком самого себя, чья целостность находит свершение в смерти, а образное выражение — в эротическом слиянии. Такая концепция отличается от концепции французской школы социологии, в которой рассматривается только сообщение людей между собой; она затрагивает то, что постигается мистическим опытом и оживает в ритуалах и мифах.
Публикуемый текст был написан летом 1938 года, когда Лаура доживала последние месяцы. Но значение сакрального для всей ее жизни, начиная с детства, отчетливо выражено в следующем пассаже из «Истории одной девочки»:
«Только на чердаке, куда никто добирался и где по–прежнему стояла затхлая атмосфера и светились витражи.
Там я и пряталась, взгромоздившись на старый дорожный сундук с молескиновой обивкой или же присев на маленькой растрепанной плетеной скамейке. Там я без конца рассказывала
