наблюдательное замечание! Молодец! Курите сигару!
— Я счастлив, метр, — задыхаясь, произнес Жюль. — Когда в книге хорошая погода, то хорошо на сердце и у читателя, — не правда ли?
— Черт! — одобрительно воскликнул Дюма и подбежал к столу. — Эмиль! Дай ему вина и подари мои палевые перчатки! И малиновый фрак! И бархатный синий жилет! Пришли все это ему на дом, — слышишь?
Он сел к столу, взял в руки перо, и оно побежало по бумаге. Десять — двенадцать строк, и исписанный лист был отброшен в сторону. Дюма принялся за новый. Арпентиньи поднес Жюлю бокал вина, себе налил в какой-то круглый, похожий на глиняную кружку, сосуд. Чокнулись и выпили. Жюлю показалось, что он влил в свой желудок расплавленный металл. Голова его закружилась; вещи в комнате поменялись местами; Дюма, сидевший справа, оказался под потолком. Жюль опустился в кресло. Веки его сомкнулись. Прилив необычайной храбрости охватил его, — ему хотелось сказать: «Слушайте меня, я буду диктовать»… Вместо этого он произнес:
— Разбудите меня в начале шестого…
И заснул.
Дюма продолжал писать. Арпентиньи смаковал вторую кружку вина, макая в него бисквит. Вошел слуга и доложил, что его приглашенные в сборе. Дюма вскочил, надел золотистую рубашку, коричневые, в клетку, брюки, повязал галстук. Арпентиньи облачил своего друга в серый сюртук.
— Этот Жюль Верн молодчина, — негромко произнес Дюма и подставил под ноги Жюлю скамеечку. — Хорошие глаза, светлая улыбка, — люблю! Напомни, что ровно в пять его нужно разбудить. У него, наверное, свидание. Он просил у тебя денег? Не просил? Ну, я дам ему без всякой просьбы. Идем! Если бы ты только знал, как мне все это надоело! Как сладко спит этот юноша! Фрак он надел впервые, — под мышками у него уже лопнуло! Видишь?
Ровно в пять часов Дюма покинул своих гостей, в самый разгар веселья, споров, музыки и гастрономических услад. Он вошел к себе в кабинет; слуга зажег двенадцать свечей на письменном столе Дюма и столько же на круглом столе подле спящего Жюля. Два золотых пышных пятна погрузили углы во мрак, четко проявили корешки книг в длинном, приземистом шкафу, неспокойные розовые блики кинули на потолок.
Дюма снял сюртук, галстук, сел к столу. Дюжины свечей ему показалось мало, и он сам зажег еще шесть. Окунул перо в чернила. С минуту подумав, принялся писать, вслух произнося каждое слово:
— «Кавалер уже спал и ничего не мог слышать из того, о чем говорилось в будуаре королевы. Вошел король и, поклонившись своей супруге, отошел к окну. Королева была не в духе, ей казалось…» Что ей, черт возьми, казалось? — спросил себя Дюма. — Может быть, ей ничего не казалось! Она просто-напросто задумалась, ей было стыдно, король поймал ее… Она думала, предполагала, рассчитывала… Черт! Надоели мне короли и королевы, а без них скучно, привык! Жюль Верн! — крикнул Дюма. — Проснитесь! Жюль Верн! Помогите! За каждое слово плачу десять франков!
Жюль открыл глаза, поежился от холода, хотя в кабинете было очень тепло, вспомнил, где он находится, и вскочил. Голова его шумела, ноги — так казалось ему — были отняты по колено.
— Что мне делать с королевой, немедленно отвечайте. Шесть минут шестого! Поют птицы. Чернила сохнут на кончике моего пера. Ваша возлюбленная ждет вас. Что казалось королеве?..
— Ей казалось, метр, что она постарела за одну ночь, что мир хорош, как никогда, что молодость — самое драгоценное, что только есть на свете, — держась за спинку кресла, проскандировал Жюль. — Какое крепкое вино, метр!
— Вы произнесли двадцать семь слов, из них три лишних! Итого двадцать четыре по десять франков, — получите!
Дюма открыл ящик, стоявший на полу подле книжного шкафа, отсчитал двести сорок франков, протянул их Жюлю.
— Я… — пролепетал Жюль. — Я…
— Не люблю, когда начинают с этого слова! И легко и невыразительно! Берите деньги, вы их заработали. Приблизительно по такой же расценке получаю и я.
— Метр! — воскликнул Жюль, отстраняя деньги. — Право, я не могу…
— Абсолютно лишние, пустые слова! За них я не плачу. Касса закрыта. Двенадцать минут шестого. Эмиль выпил не менее литра бургундского, но он крепкий человек. Люблю! Мой сын хочет познакомиться с вами, Жюль Верн! Одну минуту, — мне что-то пришло в голову, я запишу. Так. Ничего интересного, ерунда! Голова подобна колоколу в рождественскую ночь. Откройте правую половину вон того шкафа, там вино, бананы, конфеты, шоколад. Вам нужно поправить свое здоровье. Налейте и мне.
Жюль сделал все, о чем просил Дюма. Налил два бокала.
— За ваши успехи, смелый и прямой Жюль Верн из Нанта! — провозгласил Дюма и только понюхал вино в своем бокале. — Этого я не могу пить, вы достали не то, которое я люблю. Ну, ладно. Но вы пейте. Ешьте бананы, их у меня страшно много. Запаситесь в дорогу шоколадом. И отправляйтесь домой. Я хочу спать. Говоря между нами, слава — беспокойная штука. Но все же желаю вам попробовать кусочек этого опасного кушанья. Вам далеко? Прямо в Нант? Ха-ха!
— У меня свои лошади, метр, — соврал Жюль, — то есть, я хотел сказать, что…
— Все знаю, — рассмеялся Дюма, — откройте вон ту дверцу, возьмите бутылку с белой этикеткой и дайте ее вашему кучеру. Люблю! Однако тридцать восемь шестого! Пьер! Оливье! Валентина! Сюда!
Вошел слуга.
— Скажите гостям, что они могут делать все, что им вздумается. Я захворал. Я иду спать. До свидания, Жюль Верн! Пишите, если вам хочется писать! Не пишите, если вам писать не хочется! Что касается меня, то я к вашим услугам. Вторник и пятница с полудня до трех. Перчатки и фрак необязательны. Дайте, я вас поцелую!
Жюль вошел в широкие объятия Дюма, как в жарко натопленный дом. Дюма поцеловал Жюля, похлопал по спине, дернул за мочку уха и приказал слуге:
— Проводите месье до его коляски!
Барнаво спал, свернувшись калачиком и накрывшись полостью. Было очень темно, очень холодно. Жюль разбудил своего друга, и тот забрался на козлы. Щелкнул бич. Коляска поехала.
— Жду отчета, — сонным голосом произнес Барнаво. — Выиграл или проиграл?
— При своих, как мне кажется, — ответил Жюль. — Вези меня побыстрее, Барнаво! Дьявольски болит голова. Подробности дома. К подробностям — вот эта бутылка.
Барнаво щелкнул бичом дважды, и лошади понесли.
Глава четвертая
СТАТЬИ И ПАРАГРАФЫ
Жюль решил: теперь я буду писать, писать и писать. Днем учиться, вечером писать.
Казалось бы, чего лучше: связи есть, способностями природа не обидела, досуга достаточно, здоровье крепкое. Жюль улыбался, вспоминая слова Арпентиньи относительно
