и рванул прямиком к рабам-носильщикам. Воин-охранник тут же обнажил меч.
— Андрокл! — заорал Феликс. — Андрокл!
И чего-то еще на своем языке, но и так было понятно, что там, внутри сидел его знакомый.
Охранник уже хотел убить полоумного, как вдруг занавесь паланкина отодвинулась, оттуда высунулся юноша, весьма похожий на Феликса, каким мы его впервые увидели. Он сказал что-то своему воину, и тот убрал меч.
— Феликс говорит, что мы его похитили и хотим скормить пустынным тварям, — негромко перевел Хальфсен. — Объяснить, что к чему?
— И кому поверят? — вздохнул я. — Сварт, придержи убогого! Твой недогляд! Охрану не пришиби только.
Сам же потянулся к дару и позвал Рысь с Видарссоном. Уж Леофсун сообразит, что к чему.
Сварт рывком обогнул воина, схватил Феликса за шиворот и потащил обратно в хирд. Парень в паланкине крикнул, и все его воины, четверка хускарлов, кто с мечом, кто с копьем, двинулись на нас. А Милий, сволочь такая, был всё еще далековато, если судить по дару.
— Он говорит, что нас всех убьют за похищение благородного! — зачастил Хальфсен. — За такое тут кожу сдирают заживо. Скоро сарапы подойдут, и тогда нам несдобровать.
Я шагнул вперед, встал перед воинами, выпустив рунную силу, и медленно положил руку на топорик.
— Скажи, что я Кай Эрлингссон, хёвдинг снежных волков, привез сюда Феликса Пистоса по велению его отца, Сатурна Пистоса. Скоро сюда подойдет посланник Пистоса с письмом.
Хальфсен пытался пересказать мои слова, но дурной Феликс продолжал кричать, заглушая всех и вся. Сварт знаком спросил, не придушить ли крикуна, но я запретил, а то никакое письмо не докажет, что мы тут в своем праве.
А вскоре подоспели и сарапы. Вот они были посильнее: три хельта и пять хускарлов. Мы их, конечно, легко порубим, вот только за сарапа тут убивают без суда.
Милий, где ж тебя Бездна носит? Нет, мало Пистос заплатил за сына, надо было больше спрашивать.
Феликс жалко трепыхался в огромных ручищах Сварта. Парень в паланкине кричал на своих охранников, на сарапов, указывал на нас пальцем с двумя перстнями. Нищие спешно отползали подальше, чтоб их ненароком не зашибли. Хальфсен срывающимся голосом объяснял, что тут к чему. Живодер тоже вдруг решил влезть и замахал изорванной рукой с запекшейся кровью перед сарапами. Чтоб стало уж совсем весело, с другой стороны улицы послышались вопли, чтоб освободили дорогу. Вскоре показались всадники на белых лошадях и остановились возле нас.
— Ассамт!
Возглас прокатился по всему городу подобно грому.
Вперед выехал еще один бородатый сарап, и все люди на улице упали на колени. Даже фагр из паланкина не спрятался за занавесями, а вылез наружу и, не жалея дорогого шелкового платья, рухнул вслед за остальными. Сарапы-хельты тоже пали ниц. Одни ульверы остались на ногах, да еще Феликс, которого держал Сварт. Даже Ерсус опустился наземь.
— Вниз! — громко прошипел невесть откуда взявшийся Милий и уткнулся лбом в песок.
Я переглянулся с хирдманами. Стоит ли нам кланяться какому-то сарапу? Кто он нам? Пусть-то даже сам Набианор…
От неожиданной догадки у меня глаза на лоб полезли. Неужто и впрямь сам?
Я снова потянулся к дару, обжегся о боль, но всё же удержал его. Где там Коршун? Хочу узнать, сколько рун у этого пророка! Впрочем, тут столько высокорунных воинов, поди разбери…
И вот тут у меня самого подкосились колени.
Так как я прежде не встречал ни тварей, ни людей выше семнадцатой руны, то и различать силу более могучих воинов не умел, но даже так мне хватило разумения понять, что передо мной человек, поднявшийся выше сторхельта. Это такая мощь! Такое могущество! Казалось, ему довольно шевельнуть пальцем, и этот город превратится в труху, разлетится пеплом и дымом. Хотя зачем так утруждаться? Хватит и толики его рунной силы.
С чем такое сравнить? С морским штормом, что переворачивает корабли? С волнами, что яростно вгрызаются в каменный берег? С ревущим водопадом, что прибивает любого, кто осмелится встать под его струи?
Я опустился вниз. И ульверы вслед за мной. Они тоже ощутили силу того мужа.
— Мезаяхтесугуна? — спросил он.
Милий молчал.
Первым ответил сарап-хельт, что пришел на крики паланкинного фагра. Потом говорил сам фагр. Потом дали слово Феликсу, и тот долго гнусавил, размазывая сопли. Но Сварт так и держал его крепкой хваткой! Вот же молодец! Всё делает вовремя и как надо! Убью гада потом.
А затем тяжелый взгляд двадцатирунного сарапа коснулся меня.
— Говори, — раздался шепот Милия.
Я медленно поднялся. Не умею говорить, стоя на коленях.
— Я Кай Эрлингссон по прозвищу Безумец, хёвдинг снежных волков. Не знаю, что говорили те люди, я их не понимаю, но вот его, — я указал на Феликса, — я привез сюда хоть и против воли, зато по воле его отца, Сатурна Пистоса. У меня есть письмо и раб Пистоса, которые могут подтвердить мои слова.
Сарап выслушал своего подчиненного, что пересказал мою речь, спокойно кивнул. Мне пришлось пройти несколько шагов до Милия и пнуть его.
— Ну, доставай все таблички и письмена от Сатурна!
Перепуганный раб начал рыться в суме, выронил всё, что смог, с трудом подхватил нужное и пихнул мне в руки. К нам подъехал сарапский толмач, быстро проглядел записи и что-то сказал.
Набианор, если это был он, поднял правую руку. Все замолкли. Стало так тихо, словно мы находились не в городе среди десятков людей, а попали на море в штиль.
Потом он заговорил. И говорил долго.
И его слушали. Даже я слушал, хотя не понимал ни единого слова. Мне хватало мощи голоса и плавности речи, что звучала как переливчатая птичья трель. Напевно. Душевно. Красиво!
Опомнился я, лишь когда всадники уехали. Фагр снова сел в паланкин и, даже не взглянув на своего приятеля, убрался отсюда. Подлец Феликс мелко трясся в руках Сварта и почему-то рыдал. На лицах Милия с Хальфсеном я тоже заметил слезы, да и прочие ульверы выглядели странно. Один лишь Живодер стоял со скучным видом и ковырял подсохшую рану.
— Что он сказал? — с трудом выдавил я.
Привычная нордская речь внезапно показалась мне такой грубой и резкой после напевов сарапской. И я страстно захотел выучить язык Набианора! Чтобы самому понимать его слова! Чтобы выпевать так же красиво, как и он.
— Никогда я не смогу пересказать то, что услышал, —
