тварь, а обычный зверь. Только детям прежних ярлов позволялось на первую руну убить крокодила, а больше вообще никому.
— Хорошо, что здесь нынче сарапский бог, а то бы нас могли казнить за то, что подняли на него руку, — добавил фагр.
Крокодила мы добивать не стали, выкинули обратно в воду. Живодер с любопытством разглядывал разорванную кожу и мясо на руке. Как он меч держать будет? Дурень!
А еще тут было жарко. Нет, не по-летнему жарко, а как в раскаленной бане. Даже речная вода была теплой, как парное молоко. И я снова задумался, зачем Пистосу норды. Как ни посмотри, мы северный народ, привыкли к холодам, снегам и морозам. Не проще ли позвать на службу какой-нибудь здешний хирд? Даже не из Гульборга, а вот отсюда, из этих краев, куда мы приплыли.
Уже сейчас я чувствовал себя так, будто меня засунули в кипящий котел и медленно варили. Даже кожа покраснела, будто у рака. Все ульверы почернели лицами и побелели волосами. Тонкокожий Леофсун обгорел так, что пошел волдырями, и Живодер мазал его своими смесями, что для ожогов. И это мы еще не дошли до места!
Как сражаться с ядовитыми тварями, если пугала сама мысль о том, чтоб надеть железный шлем, кольчугу и наручи? Просто тогда мы не сваримся, а запечемся заживо!
Я невольно вспомнил слова сарапского жреца Гачая. Он говорил о злом солнце, которое убивает всё живое, говорил, что на его родине нужно ходить с покрытой головой и прятаться от полуденной жары, что если не выполнять правила, то недолго и помереть.
Да и Пистос упоминал, что эти земли Набианор захватил прежде Годрланда, а значит, родина сарапов была совсем недалече.
Вот и толку посылать в это пекло нордов?
Мы шли по реке против течения до тех пор, пока не увидели большой город, раскинувшийся по ее берегам. Он выглядел так, словно его запорошило мелкой желтой пылью. Дома, дороги, ограда — всё было одного цвета и словно из одного и того же камня, а точнее, словно слеплено из песка.
«Сокол» подошел к причалу, и Милий первым спрыгнул с корабля, чтобы поговорить с сарапами в толстых халатах. Видать, и здесь нужно платить за постой.
Я глянул на нашего благородного. Нет, вряд ли кто-то распознает в нем юношу из богатой семьи. Если б не руны, его легко можно было принять за раба, особенно из-за щетины, покрывавшей его щеки и подбородок. Благородные-то в Гульборге обычно ходят бритыми.
Милий вернулся с очередной табличкой. Скоро у меня всяких табличек, договоров и прочих письмен будет целый сундук, хотя я бы с радостью променял все эти закорючки на старое доброе серебро. Его возьмет в оплату и тот, кто умеет читать, и тот, кто не умеет, и сарап, и фагр, и норд!
— На «Соколе» можно никого не оставлять. Здесь с этим строго! Не пропадет ни корабль, ни единый гвоздь с него, — сказал фагр-толмач.
— Это почему же? Неужто тут такой честный люд? — не поверил Вепрь.
— Нет. Но Набианор очень не любит воров, и за любую кражу, хоть самую мелкую, тут рубят сначала руку, а потом и голову. И если вдруг стража не найдет вора, тогда за украденное заплатит город.
— Да ну?
— Ага. А здешние ярлы не любят платить попусту, потому очень строго спрашивают со стражников.
— За смерть здесь высокая вира? — вдруг спросил Живодер.
— Смотря кого убить. Если убить сарапа, то казнят. Если кого-то из здешних, то зависит от того, какой был человек. За раба, к примеру, нужно будет купить другого раба. Теперь прошу вас следовать за Ерсусом, он отведет нас к гостевому дому. Там можно и поесть, и отдохнуть, и ополоснуться. А я пока куплю одежду и припасы для охоты.
— Одежду? — нахмурился я. — Так мы вроде не голые!
Я посмотрел, в чем же тут ходят люди. Сарапы, которых тут было полным-полно, все, как один, носили толстые халаты. В них, как по мне, и зимой на снегу будет не зябко. На ногах у богачей — яркие вышитые туфли с острыми загнутыми кверху носами, а у бедняков обувь попроще, но тоже с толстой подошвой. Я вот чуть ли не носом чуял, как кожа на моих башмаках дымилась от раскаленного дорожного камня.
А на головах у всех были не куцые шапки или железные шлемы. Нет, многие мужчины навертели себе на макушках целые гнезда! А те, что попроще, накинули на себя полотно, что закрывало лоб, уши и шею, и перехватили поверху жгутом. Я дотронулся до своих ушей и скривился, с них лоскутами слезала шкура. Хорошо, хоть шея волосами прикрыта, да и те уже давно слиплись в комок от пота и пыли.
Милий убежал, на всякий случай я послал с ним Леофсуна и Видарссона. Мало ли, все-таки раб, хоть и с табличками.
Старик Ерсус неспешно ковылял по дороге, изредка что-то говоря на фагрском. Хальфсен шел с ним рядом, поддерживал под руку и иногда пересказывал его слова. Пока калека всего лишь указывал на разные здания и говорил, что где тут было раньше и что можно найти сейчас. Сварт тащил Феликса. С самого начала так вышло, что благородный сынок попал под покровительство и присмотр нашего Полутролля, и раз Феликс до сих пор не сдох, меня всё устраивало.
Вообще в этом городе, как бы он ни назывался, было людно. Но если в Гульборге люд ходил больше тамошний, сарапский и торговый, то сюда будто сбежались сельчане да нищие со всей округи. Женщины в заношенных тряпках сидели прямо на дороге, возле домов, кричали на бегающих детей, кормили младенцев. Лежали старики, прикрывшись от солнца лохмотьями, от чего походили на хлам, выброшенный за ненадобностью. Мужчины провожали нас растерянными, злыми и голодными взглядами.
— Трудюр, Бьярне, идите к «Соколу», — сказал я. — Хоть Милий и говорит, что тут не воруют, но умирающих с голоду отрубленная рука не остановит.
Что-то в этих землях случилось, о чем еще не знал ни Пистос, ни его раб.
— Хальфсен, спроси у старика, может, тот подскажет, что стряслось.
Пока толмач говорил с Ерсусом, мы услыхали привычный еще с Гульборга крик и тут же посторонились, расталкивая нищих. Плавно покачиваясь на плечах полуголых чернокожих рабов, мимо проплыл паланкин.
Когда он уже почти прошел, внезапно ожил наш благородный. Он выскользнул из хватки Сварта
