они ушли?
— Не знаю. Должно быть это весело.
Он досадливо крякнул и ушел, а я продолжила мыть пол.
Мне потребовалось несколько часов, чтобы справиться со всеми поручениями, и когда ведро с тряпками было убрано в кладовку, на улице уже стояла полночь.
— Держи, — толстяк сунул мне в руки вощеный кулек, — сегодня не продали, а завтра уже не вкусно будет.
Внутри оказались примятые профитроли и маленькие, усыпанные сахарной пудрой крендельки.
Я так устала, что даже голода не чувствовала, но хозяина поблагодарила искренне и от всей души. Особенно за то, что не вызвал стражей порядка и дал возможность отработать.
Главный вход уже был закрыт, поэтому «Сладкие грезы» я покидала с заднего двора.
На улице царила тьма и было тихо. Люди уже разбрелись по домам, перламутровые вывески погасли, и только где-то вдалеке, в районе кабаков играла залихватская музыка.
Второй раз я оказалась в ночном Хайсе совсем одна и, если честно, совершенно не представляла куда двигаться дальше. В голове остались весьма смутные воспоминания о том, как мы добирались до этого проулка — вели девочки, а я, дура непроходимая, крутила головой и восторженно ахала, умиляясь на каждый кирпич.
Вроде мы поворачивали здесь…или здесь…или после вон того дома со скульптурами на крыше, которые в темноте были похожи на притаившихся чудовищ.
В общем, я заблудилась и беспомощно бродила по незнакомым темным улицам. В пору было искать укромное место и устраиваться на ночлег. Я представила, как сижу в подворотне, словно безродная дворняжка, и совсем приунылы. Этот город не спешил принимать меня как равную, и жизнь в Хайсе все меньше походила на праздник.
— К черту, — проворчала я, понимая, что самой из этого хитросплетения улиц не выбраться, — с меня хватит.
Я доела последний профитроль, выкинула пустой кулек в кованую урну, похожую на раскрытый бутон, и свернула в первый попавшийся переулок, твердо решив переночевать прямо здесь.
В переулке было еще темнее. Дома, до этого стоявшие на приличном расстоянии, словно прыгнули навстречу друг другу, оставляя совсем мало места для прохода. И ни одного окна, выходившего бы в этот закуток.
Пройдя еще немного, я добралась до угла и, не подозревая, что меня за ним поджидает, спокойно шагнула вперед.
Моему взору предстала жуткая картина. Чуть поодаль между грубо сколоченных ящиков виднелось распластанное тело, над которым склонилась темная фигура с ножом. Возле них прямо на земле стояла небольшая масляная лампа, и в ее тусклом, дрожащем свете я с необычайной четкостью увидела, как с лезвия медленно скатываются тугие капли крови.
Распростертому на земле бедолаге я помочь ничем не могла, а вот стать второй жертвой — запросто. Стараясь двигаться бесшумно, я попятилась назад, но тот, кто скрывался по темным капюшоном уже почувствовал мое присутствие. Резко распрямившись, он обернулся и тут же ринулся на меня, занеся нож для удара. Я вскрикнула, зацепилась ногой за какой-то булыжник и бестолково повалилась на землю.
И в тот момент, когда я уже была готова распрощаться с жизнью, в проулке зажегся яркий свет. Этого хватило, чтобы нападавший забыл о моем существовании и метнулся в сторону. Через миг он скрылся за ближайшим поворотом, а я, подняв беспомощный взгляд, увидела над собой Лекса.
Глава 8.3
— Нагулялась? — спросил жестко и без тени сочувствия, а я ничего ответить не могла, потому что меня трясло от пережитого страха. Отблик на занесенном для удара ноже намертво отпечатался у меня в памяти.
Лекс прошел мимо меня, сидящей на земле и трясущейся словно осиновый лист, к распростертому телу. Остановился над ним и, бегло осмотрев, вскинул руку над собой. С раскрытой ладони в небо сорвался ярко красный сигнальный огонь. Он поднялся над домами и с треском разорвался на десятки осколков, которые не падали на землю, а продолжали пылать над нашими головами.
В их красном свете темная высокая фигура Верано казалась зловещей, и настолько завораживающей, что я не могла отвести взгляда.
— Стражники скоро придут, — обронил он, по-прежнему стоя ко мне спиной, — поднимайся.
Я послушно встала, хотя каждое движение давалось с трудом. Тело будто неживое, неподатливое, между лопаток ломило, а под коленями мерзко подрагивало.
Как я умудрилась вляпаться во все это? И что со мной было бы, не появись мой наставник так вовремя?
Он все-так же стоял над телом и молчал, а я, хоть и было страшно до одури, подошла ближе и встала с другой стороне.
Это был молодой мужчина. Хорошо одетый, явно не бедный, судя по тяжелой золотой цепи на шее и широкому ободу на запястье. В его белых, коротких волосах запеклась кровь, а в стеклянных глазах, устремленных в небо, плясали сигнальные огни. На груди…
Боги, какая жуть!
…На груди зияла рана, сквозь которую просматривались белые обломки ребер и пустота, будто не хватало чего-то. И пока я думал, чего там могло не хватать, Верано решил эту загадку за меня:
— Сердца нет.
— Как нет? — пропищала я, пытаясь отвести взгляд от кровавого ужаса, но меня будто приклеило. И парализовало. И вообще, кажется, я вот-вот упаду в обморок.
— Он забрал его.
Я не могла понять как, зачем, а главное на каком основании можно забрать чужое сердце. В Муравейнике преступления были не редкостью. И поножовщина между не поделивших выпивку собутыльников, и нападения на простых граждан, но о таком я никогда не слышала. Чтобы вскрыть человека, как свеж пойманную рыбу и вытащить внутренности… Это же кем надо быть?
Вдали послышали голоса и топот кованных сапог по брусчатке.
— Я встречу их, — сказал Лекс, — ничего не трогай.
Трогать? Да я под пытками не заставила бы себя прикоснуться к мертвому бедолаге.
Оставшись в одиночестве возле остывающего тела, и не могла не думать о том, что если бы Лекс не появился, то лежать мне рядышком, с такой же дыркой в груди и смотреть на расцветающее марево в небе стеклянными глазами.
Жалко его было. Лицо такое красивое, породистое, грустное… Наверное у него девушка была. А может уже жена. Я опустила взгляд на его руку в поисках брачного кольца и заметила что-то в кулаке. Что-то подозрительно знакомое.
Склонившись ниже, я ухватилась за двуцветную ленточку, зажатую между пальцев, и вытащила небольшой медальон, похожий на перевернутый бутон розы. Из черненого серебра, простой, без украшений и драгоценных камней. В нем не было ничего особенного, но глядя на него, я задыхалась.
Потому что точно такой же был у моего отца.
— Это здесь, — раздался
