же самое и моему брачному боссу… Тьфу ты… своему мрачному боссу!
Совсем крыша едет из-за жары.
Похоже, совещание было не очень положительным. Я внимательно наблюдаю за сосредоточенным мужчиной, до тех пор, пока не заурчал мой желудок.
— Я могу заказать еду из ресторана, — улыбается… Она уже все знает! Ну точно… Капец. Явно рада, что на работе будут кого-то трахать, и не ее мозг, а меня. Везде.
— Слишком долго ждать.
— Может, пончики? — и смотрит на меня так, словно, если я не соглашусь, она найдет меня вечером и запихнет эти пончики… куда-нибудь глубоко.
— Я люблю пончики, — отвечаю резко. Вообще-то, не люблю, но вот прямо сейчас готова полюбить.
Стараюсь быстро погрузиться в договор, чтобы не отвлекаться на пристальный взгляд Александра, который то ли испепелял, то ли раздевал, но смотрел отнюдь не равнодушно.
В договоре нет ничего такого, чтобы могло напрягать. Кроме одного…
— Выплата неустойки миллион за досрочное расторжение? — что за нахрен.
Поднимаю возмущенный взгляд на Александра, который медленно попивает кофе. Мне кажется, или он меня только что морально успел поиметь?
А впрочем, если я прошу аванс в эту же сумму, тогда все логично.
— Да.
— Такое не предусмотрено законом. Согласно части 1 статьи 80 Трудового кодекса, работник может расторгнуть трудовой договор, предупредив об этом работодателя в письменной форме за две недели. А то, что у вас прописано — это противоречит трудовому законодательству. А если вы беспокоитесь за аванс, который я прошу, то могу дать расписку. Тем более, — то, что вертится в голове с трудом выговариваю. — Я же не просто ваша помощница теперь. И в договоре вы это почему-то не прописали.
— Ты еще и законы знаешь, — делает глоток, игнорируя напрочь мною сказанное. — Хочешь пойти на стажировку к нам в юридический отдел? — и улыбается, гад!
— Нет.
— Ты просила деньги. Я дал. Считай по-дружески за некоторые дела, не прописанные в договоре, — интересно, а секс у нас тоже будет по-дружески? — Такая неустойка у всех работников, можешь узнать у Лиды.
— Все понятно. Я думала на случай, чтобы я не сбежала не отработав. Но если с заработной платой помощницы и неустойкой мне все ясно, то с тем, что вы предлагали ранее, и на что я согласилась только сейчас, я не поняла. Какова в итоге плата за такие…эм… труды?
Лицо Грэха изменилось. Таким страшным я его еще не видела. Будто я уже его киданула на крупную сумму. Киданула, продинамила, протифлонила с дымящимся стояком на перевес.
Грэх медленно поднимается со своего места, опрокидывая на меня свою убийственную тень.
— Простите.
Не знаю, почему извиняюсь, но, видимо, я ляпнула что-то не то, раз он так отреагировал.
— Те?
— Мне надо привыкнуть. Здесь, кстати, такого не прописано.
— Это условие устное. Как и некоторые другие действия, которые мы тоже обсудим устно. Тебе деньги наличными или на банковский счет?
— На банковский.
— Хорошо, заполни бланк, укажи счет банка.
— У меня сестра больна! Ей на лечение нужно, а в Германии дорого! — не знаю, зачем сказала это. Не выдержала! Он не спрашивал, и это бесило, что он просто так был готов швырнуть в меня миллион, будто это сущие копейки. — Я не знала, что мне делать, мама в панике, денег катастрофически не хватает.
— То есть, будь она здорова, ты бы не пришла ко мне?
Холодею от его слов, а ведь действительно, пришла бы или нет? Конечно же, нет. По крайней мере, явно не на роль вечерней грелки.
Александр не скрывает ненависть и злобу, а я свою растерянность.
Что я могла сделать? Жить, зная, что у родной сестры не будет будущего? Бабушка говорила, что нет у нас никого ближе семьи, пусть мать с отцом уехали, но ведь не бросили. Это было мое решение остаться в Москве, это я решила быть взрослой и самостоятельной. Сестренка ни в чем не виновата.
Если Александр — единственный шанс на ее спасение, то я в роли его грелки не такая уж и большая жертва.
Мы смотрим в глаза друг друга. От него веет страшным холодом, от меня разит страхом. Я стараюсь не думать о том, что будет со мной, но сейчас не выходит. Каждый раз, когда я думаю, что он не причинит мне вреда, своим выражением лица он доказывает обратное.
Я уже перешла черту, субординация была нарушена еще там, в его доме, когда он затащил меня в спальню, а я позволила это сделать. Позволила ему приблизиться ко мне, коснуться, обнять. Позволила его пальцам скользнуть по моей коже и носом уткнуться в мою шею. Позволила в отеле все, что не позволила бы другому.
Кажется, я вообще не была властна ни над своим разумом, ни над телом. Стоит ему лишь слегка коснуться моей руки, мое тело сразу же реагирует. Как ему это удается? Его власть надо мной сколь пугающая, столь восхитительна.
— Я не знаю, — выдаю, виновато опустив взгляд.
— А кто знает, Катя? — молчу, не знаю, что сказать. Происходящее и вправду напоминало сюр. Теперь я понимаю, как люди умудряются делать вид, словно между ними ничего не произошло, но как бы я не выглядела снаружи, внутри меня все кипело. — Подписала?
— Я буду вашей, в смысле твоей помощницей, но не переводчиком? В договоре не указано, что я должна делать.
— Да, помощница мне по-прежнему нужна. Так что пойдем. Уже поздно.
— Куда пойдем?
— Ты думала, будешь только в офисе работать? Мы поедем ко мне, — конечно. Кто же, если не я будет ему кровать греть. — Катя, ты чего застыла как холодец? Отомри и не хмурься, иначе морщины появятся раньше времени. Тебе нужно заехать домой и взять какие-то вещи?
— Зачем?
— Затем, что ты останешься у меня на выходные. Начнешь отрабатывать аванс.
19 Катя
— О, Катюха! Ты пришла!? Ну как все прошло? Он тебя поимел, ой, в смысле взял? Ну, я имею в виду на работу!
— Взял, взял, — и поимеет сегодня сто процентов.
Ком в горле встрял, а перед глазами хмурый Александр.
В ужасе ли я? Ещё бы... Кажется, сердце от волнения устанет так тарабанить и остановится.
Он привез меня домой и сказал быть готовой
