— стать супругой мягкого, всепонимающего мужчины, поселиться с ним в каком-нибудь неприметном городке, ходить за продуктами с малышом в коляске? А если вдруг им хочется большего — заполучить крупицу той власти, что так притягивает в мужчинах? Ополчится ли на них весь мир или отступится?
— Спросите свое сердце, — сказала Светлана. — Большего я не прошу. У вас есть возможность спасти чужие жизни. А если не проявлять милосердия — кому от этого станет лучше?
Тут открылась входная дверь, послышались тяжелые шаги — вернулся Танкилевич. Обе женщины во все глаза смотрели, как он входит на кухню; при виде Лиоры его лицо помрачнело.
Двенадцать
Котлер долго стоял у окна и смотрел на птичий двор. То, что раньше казалось ему правильным и даже необходимым, сейчас выглядело полнейшей глупостью. С чего он ваял, что можно уехать в эдакий романтический отпуск, когда дома творится невесть что и его сын вынужден в этом участвовать? Он не сумел понять, в чем заключается его долг. А долг был остаться и следить за развитием событий до самого конца. И когда армия и полиция пришли бы выселять жителей, он должен был стоять там с плакатом «Это было мирное поселение, пока вы не решили его ликвидировать!». Но он убедил себя, что нужно уехать. Что скандал все застит. Что его присутствие будет отвлекать от главного. Что полезнее и разумнее попросту исчезнуть. Казалось, что вдалеке, в Крыму, ему удастся развеяться. Но после разговора с Бенционом он понял: это самообман. Он заигрался. Игрой был его приезд в Ялту. А решение остаться и встретиться лицом к лицу с Танкилевичем, удовлетворить свое любопытство? Тоже игра. Что ж, поиграл денек, и довольно. Побывал в Ялте, увидел, как она изменилась за пятьдесят лет. Весь день и всю ночь провел наедине с Лиорой — большего в их обстоятельствах и желать нельзя. Скорее всего, этим и придется удовлетвориться. Это плата за отказ от сделки на той скамейке в парке. А что касается Танкилевича, то чего еще Котлеру надобно? Главное он увидел. На основные вопросы себе ответил. Жив ли Танкилевич? Жив. Справедливость восторжествовала? Более или менее.
Сейчас все еще раннее утро. Если взять такси до Симферополя, через два часа они будут в аэропорту. Если повезет, еще через два часа окажутся в Киеве. К ночи уже будут дома. Ликвидацию поселения они вряд ли увидят, зато к каким последствиям она приведет, вполне. А это тоже важно — может, даже важнее всего. Ликвидация — дело предопределенное. Можно возмущаться, можно протестовать, но решение принято и отмене не подлежит. А вот какими будут последствия — вопрос. И последствия — это надолго. Побежденные, долго и трудно, будут вынуждены влачить жалкое существование. Котлер помнил, как было после ликвидации поселений в секторе Газа, — как множество растерянных, разуверившихся людей обреченно сидели на ступеньках своих трейлеров. Их обманули, оставили ни с чем. Посулили золотые горы, а подсунули битые черепки. И что получили взамен? Точь-в-точь то, что предсказывал Котлер. От арабов прилетели ракеты — хотя кое-кто ждал букетов. Котлер не упрекал этих оптимистов. Им не довелось пройти через то, что выпало ему. Даже простые истины постигаются только на своем опыте. Такого рода опыт приобретается исключительно на собственной шкуре. Удерживать эту территорию становилось трудно и болезненно, но Котлер знал: боль надо научиться терпеть. Без боли жизни не бывает. Отрицать это — лишь множить боль. Именно это произошло, когда в две тысячи пятом году они отказались от поселений в Газе, и теперь произойдет снова — ведь если упорно наступать на старые грабли, результат не изменится. Согнать с насиженного места тысячи людей. Беспричинно пойти на людские жертвы. Чудовищная некомпетентность! Не готов защищать своих людей — не посылай их жить в таких местах, а если ты не собирался защищать их право жить в этих местах — нечего было и занимать эту землю. Середины тут нет. Обязан одному — обязан всем. Времена, когда можно было просто развернуться и уйти, давно канули в прошлое. Теперь либо держись там любой ценой, либо разменивайся око за око. Вот так. И никак иначе.
«Надо же, какая непреклонность!» — подивился Котлер. Порой, когда у него возникали такие вот мысли, он словно бы стоял у себя за спиной и смотрел на своего небезынтересного двойника. Кто этот человек, откуда у него такие мысли? Возникали они всегда довольно неожиданно. Удивляли его не сами мысли, с ними он был согласен, а то, какую силу они обретали. Силу публичного деятеля, для которого его мысли равноценны приказам, и он уверен, что мир кинется их исполнять. Изначально Котлер таким не был — таким он стал. Сорок лет назад эту роль ему негаданно навязал Танкилевич. Никто не ожидал, что так все обернется. Когда он впервые увидел ту статью в «Известиях», ему стало нехорошо. Через две недели на него возле дома налетели человек пять агентов — окружили, обшарили пальто и затолкали, совершенно измочаленного, в поджидавшую рядом машину. В общем, начиналось все не слишком эффектно. Ему поневоле пришлось открыть в себе подспудные духовные резервы. А потом уже оказалось непросто вернуться к себе прежнему — довольно заурядному человеку без больших притязаний. Бывшему музыкальному вундеркинду с маленькими руками, специалисту по ЭВМ, мечтающему уехать в Израиль. Таким был чуть не каждый московский сионист. Во время своих мытарств ему довелось иметь дело с людьми, облеченными властью, и среди них оказалось много таких, кто не вполне в норме, — убогих и умственно, и морально. Они только и умели, что орать на других и чваниться. И он решил, что таким людям нельзя отдавать на откуп серьезные вопросы — вопросы, ради решения которых он пожертвовал всем. При этом он настолько от этих людей отличался, что удивительно, как сумел продержаться среди них столько лет. Теперь почти наверняка его время кончилось. Многим ли политикам удалось пережить такой скандал? Так почему бы не обратиться вновь к своим прежним скромным желаниям — просто жить на земле предков как обычный гражданин? Многим ли иммигрантам, даже бывшим отказникам, удалось достичь таких высот? Они наслаждались возможностью жить в этой стране, находили радость в любой житейской малости. Людям, которых так долго притесняли, все казалось чудом. Уличные таблички с именами и названиями из истории еврейского народа. Вид молодых еврейских солдат в форме. Непревзойденная по качеству продукция еврейской промышленности. Даже деревья и птицы, особенно прекрасные оттого, что
