— не получается. Небо, крутанувшись, рушится на лицо. Рука Аника лежит у меня между ребрами, он повторяет: «Тихо, тихо, не спеши», пока мне не удается вдохнуть, и вот я уже не тону, и мы двигаемся дальше, тащим, скользим и наконец оказываемся внутри у трапа.
— Как спускать будем? — пыхчу я.
Аник танцующим шагом сходит по трапу, исчезает и после неимоверно длинной паузы возвращается с носилками первой помощи. Мы закатываем на них Самуэля, пристегиваем, я тревожусь за его позвоночник, но что теперь поделаешь. Аник спускается на несколько ступенек, подхватывает ноги Самуэля, а потом мы перемещаем носилки вниз, к подножию трапа. Следующая задача — их поднять, кажется, что весят они тысячу тонн, миллион, слишком для меня тяжело, не могу…
— Фрэнни, — спокойно произносит Аник, — на помощь никто не придет, они слишком заняты. Давай, поднимай.
Я киваю, сгибаю колени. Столько силы у меня никогда еще не было, даже когда я была пловчихой — в тюрьме со всеми так, волей-неволей становишься крепким. Мы поднимаем носилки и бредем по коридору. Судно качается, удар о стену, воздух опять вылетает из легких.
— Не останавливайся, — пыхтит Аник, и мы идем дальше, вваливаемся на камбуз и шмякаем носилки на скамью.
— Он не дышит, — пыхчу я. — И пульса, кажется, нет.
— Несу дефибриллятор.
Он слишком долго копается — ищет в шкафу, я пристраиваюсь делать искусственное дыхание, а поскольку Самуэль слишком крупный и лежит слишком высоко, я залезаю на кухонную скамью, обхватываю ногами его широкий торс и изо всех сил начинаю качать грудную клетку. Нет ощущения, что от этого хоть что-то меняется. Он слишком крепко сложен, кости и мышцы слишком надежно защищают сердце — не доберешься. Я снова выдыхаю ему в рот, выдох долгий, и чувствую, как Самуэль подо мной надувается — жутковатое ощущение.
— Живо слезай.
Я спрыгиваю, Аник расстегивает молнию на куртке Самуэля, разрезает рубаху. Помещает маленькие присоски туда, где должно быть сердце. Присоски соединены проводками с черной коробочкой, на ней монитор.
— Ты умеешь им пользоваться? — осведомляюсь я.
— Нет.
— Мне кажется, одну нужно сбоку, другую пониже.
— Откуда ты знаешь?
Я беспомощно пожимаю плечами.
Он колеблется, но потом делает, как я сказала. Прибор начинает заряжаться, мы следим, как зарядка нарастает, наконец вспыхивает зеленая лампочка.
В глазах Аника бешенство. Он тянется к кнопке, но нажать не успевает: не распознав сердцебиения, аппарат срабатывает автоматически. По крупному телу Самуэля проходит электрический разряд. Самуэль тут же превращается в ком мяса и крови. Однако он не умер — не это произошло, не это, — он судорожно вдыхает и возвращается в сознание, я и не думала, что это может произойти так быстро. Он стонет и извергает фонтан рвоты — приходится перекатить его на бок, чтобы он не задохнулся.
— Что за хрень случилась? — интересуется он.
— Без понятия, — отвечаю я. — Тебя хлестнуло тросом, ты вырубился. Сердце у тебя остановилось, Сэм.
Он переворачивается на спину, таращится в потолок. Мы наблюдаем за ним в испуге. Не знаю, какая травма способна вот так вот полностью отключить организм, воображаю, что снова придется вспрыгнуть ему на грудь, снова ее качать, вдувать воздух в холодные губы. Придется, если он отключится снова.
Вместо этого Самуэль произносит:
— Умирая, мы словно тонем в самих себе.
В ответ я смеюсь в изумлении — вот ведь оно как — и заканчиваю:
— Словно захлебываемся в своем сердце.
Самуэль слабым голосом произносит:
— Вы, ирландцы.
А потом закрывает глаза и продолжает дышать.
Улов потерян из-за шторма и порванного кабеля. У Самуэля рваная рана поперек спины от удара тросом. Экипаж вымотался и пал духом — из-за упущенной рыбы, из-за тревоги за Самуэля. Эннис так зол на себя, что вообще перестал разговаривать.
А я?
А я больше не существо в перьях.
Потому что точка, которая показывала, где моя птица, погасла, ее смыло штормом, утянуло в глубины, где уже не отыщешь. Как оно и должно быть.
11
ИРЛАНДИЯ, ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА.
ЧЕТЫРЕ ГОДА НАЗАД
Я вздрагиваю от каждого звука. Нервы на пределе. Отупение прошло, теперь повсюду острые углы.
Поскольку дело отправлено на доследование, адвокат может посещать меня в любой день недели. Дежурный отводит меня в открытую комнату для встреч, указывает место за столом. Застекленные проемы занимают в высоту почти всю стену, они почти до потолка и приоткрываются лишь на щелочку. Все равно лучше, чем моя камера.
Мару Гупту я жду, как мне кажется, целую вечность. Цепкая адвокатша за пятьдесят, сегодня с ней пришел ее приятный с виду и необычайно умный молодой ассистент Донал Линкольн, который — в этом я уверена — младше ее как минимум лет на тридцать. По предыдущим встречам у меня сложилось впечатление, что они, скорее всего, спят вместе. Это породило приязнь к обоим в каком-то дальнем уголке моей души — приязнь к Маре. Но уголок души, способный хоть что-то любить, сейчас во мне совершенно безгласен. Сердце оледенело.
Потому что.
Мир страха. Мой новый дом. Страха, что я этого не переживу, страха, что переживу.
— Как вы? — спрашивает меня Мара.
Я пожимаю плечами. Нет слов, чтобы меня нынешнюю описать.
— Денег у вас достаточно?
Я тупо киваю.
— Фрэнни, нужно обсудить новые данные судебно-медицинской экспертизы.
Я жду, рассматривая ее изящные золотые часики. Гадаю, сколько такие стоят. Я восемь лет мучительно пыталась поближе узнать родителей Найла, поэтому теперь могу сказать: видимо, дорого. Мне приходит мысль ее уволить. Я это проделывала уже дважды. Ее нанимали снова. Семейство Линч всегда своего добивается, а они хотят выдернуть меня отсюда.
У меня когда-то тоже были огромные нереализуемые желания. Теперь мне нужно одно — мой муж.
— Фрэнни!
Я осознаю, что прослушала слова Мары.
— Простите?
— Сосредоточьтесь на том, что я говорю, потому что это важно.
Важно. Ха.
— Вы можете меня вытащить наружу на время? Меня не выпускают.
— Мы этим занимаемся, но, как я уже говорила, вы должны внятно сказать психологу, что у вас клаустрофобия.
— Говорила.
— Фрэнни, по ее словам, вы полчаса сидели и молчали — она не смогла поставить вам диагноз.
Ничего такого не помню.
— Я договорилась о еще одном посещении, постарайтесь на этот раз не молчать, ладно? А теперь про новые сведения.
Глаза у Мары огромные. Кто-то кашляет, я подскакиваю, разбитая, изможденная, — мне так страшно, что с мыслями не собраться. Мара берет меня за руку, помогает вернуть внутреннее равновесие, заставляет сосредоточиться на своих словах:
«Получены новые данные судебно-медицинской экспертизы, обвинение утверждает, что,
