согласно этим данным, речь не идет о несчастном случае. Мы с вами знаем, что это несчастный случай, но у них сложилось мнение, что вы действовали предумышленно, мне потребуются ваши показания, чтобы это опровергнуть. Вы должны мне еще раз рассказать, что случилось на самом деле…
— Предумышленно.
— Вы хотели это совершить, — подсказывает Донал. — Составили план и осуществили его.
— Я знаю, что такое «предумышленно», — произношу я, и он краснеет. — И какие данные?
— Мы до этого еще дойдем, Фрэнни, пока просто послушайте. Это все меняет, — говорит Мара. — Вас обвиняют не в причинении смерти по неосторожности. А в двойном предумышленном убийстве.
Я смотрю на нее и смотрю. Оба юриста молчат, видимо давая мне время осмыслить. Только я уже осмыслила все это тысячу раз. Ждала такого. Я стис-киваю руку Мары и говорю:
— Зря вы взялись за это дело. Я пыталась вас предупредить. Мне очень жаль.
НА БОРТУ «САГАНИ», СЕВЕРНАЯ АТЛАНТИКА.
СЕЗОН МИГРАЦИЙ
— Мне очень жаль, — откликается Лея, когда я сообщаю ей об утонувших крачках. Если моя не пережила шторм, вряд ли ее пережил кто-то из стаи. — Ужасно жаль, — повторяет она, и я вижу, что она тоже убита этой новостью.
Я киваю, но не могу придумать, что сказать еще. Поделилась я с ней только для того, чтобы она вместо меня сообщила остальным. В груди у меня — разверстая пасть. Закрыв глаза, я вижу птиц: они одна за другой исчезают в водяной могиле.
Ужин сегодня проходит тихо. Бедняга Самуэль не может встать с койки, мы вынуждены обойтись без его умиротворяющего присутствия. Мощное колено Бэзила впечаталось мне в ногу, мне это противно, противно его прикосновение, но подвинуться некуда.
Приняли решение, куда следовать дальше. В Сент-Джонс в Ньюфаундленде и к Лабрадору. Там Самуэля ждет семья, там он получит медицинскую помощь и можно будет починить порванный кабель. Оттуда — не знаю. Эннис сказал, что не хочет пересекать Атлантику — путь долгий, воды незнакомые, — но у нас больше нет птиц, чтобы за ними следовать.
Возможно, ему надоело следовать за птицами.
Не уверена, что смогу снова его переубедить, и все-таки ноги сами несут меня на мостик.
Впервые Эннис не у штурвала. На его месте стоит Аник, взгляд устремлен к горизонту.
— Где он?
— Отдыхает. Несколько дней не спал. Не беспокой его, Фрэнни.
Я оседаю на стул, не хочется открывать компьютер, проверять, как там точки. Аник ненадолго пригвождает меня к месту взглядом. В нем непонятная тяжесть.
— Сейчас скажешь, чтобы я шла работать? — спрашиваю я.
— А ты послушаешься?
— Вряд ли.
Широкие губы Аника изгибаются в улыбке, я впервые вижу, чтобы он по-настоящему улыбался. Он что-то произносит на другом языке. Я жду пояснения, но он снова поворачивается к штурвалу.
— Это на каком языке? — спрашиваю я.
— Инупиат.
— Инуитский?
Он кивает:
— С Северной Аляски.
— Ты там с Эннисом познакомился?
Снова кивок.
— И как вы познакомились?
— На судне. Как еще-то?
— И как оно там?
— Слишком много вопросов.
— У меня их миллионы.
На его лицо возвращается привычное хмурое выражение. Потом он удивляет меня — произносит:
— Там смерть. И жизнь. Обе самые настоящие.
Я смотрю на океанский простор, готовая в любой момент увидеть землю на горизонте.
— Сколько нам туда идти? — спрашиваю я.
— Дня два. А что ты теперь делать собираешься, ведь птицы…
— Они не погибли, — говорю я. Хотя… — Не знаю. — Не удержаться, я расковыриваю мозоли в кровь. — Если Эннис не захочет идти дальше…
— Ты найдешь другой способ, — заканчивает Аник.
Он просто не понимает. У меня ушло много месяцев на то, чтобы уговорить хоть одного капитана.
— Они не все погибли, — эхом откликается Аник.
Я набираю воздуха в грудь. Он прав, но перед глазами у меня все равно тельца, погружающиеся в пучину, и всё не забыть пустоты в груди Самуэля, когда я вдыхала туда воздух. Меня передергивает.
— Тот миг, прежде чем он очнулся. До разряда…
Аник бросает на меня косой взгляд.
— Было страшно.
— Да.
— На мгновение он умер. Его уже как бы не было в теле. Я дышала ему в рот, надувала его, как шарик. А он был… он был пустой внутри.
Аник кивает.
— Моя бабушка сказала бы, что он на миг ушел в мир духов. Мы вызвали его обратно, он либо поблагодарит нас за это, либо нет. Некоторые считают, что это недоброе дело — заставлять человека вернуться оттуда.
— Ты, что ли, разговаривал с теми, кто оттуда возвращался?
— Они так говорили.
— Ты им поверил?
Хочется услышать «да», очень хочется, но он только пожимает плечами.
— И как они его описывали?
Аник задумывается, а я понимаю, что так далеко подалась вперед на своем стуле, что того и глади свалюсь.
— Говорят, там нет ни правил, ни наказаний, — говорит он. — Называют его невесомым и очень красивым.
Внезапно приходят слезы.
— Там все оказываются?
— Так говорят.
— И мы окажемся? И я?
— Да.
— А те, кого мы любили?
Понятное дело.
Я закрываю глаза, слезы струятся по щекам, и дух, о котором он говорит, мой дух — я чувствую, как он пытается высвободиться, отыскать туда дорогу, вот только тело не отпускает: пока рано.
— Значит, она меня там ждет.
— Кто?
Я поднимаю веки, натыкаюсь на карий взгляд его глаз.
— Моя дочь.
Он опускает плечи на выдохе. В его глазах тоже слезы.
— Фрэнни, — произносит Аник, протягивает руку, кладет мне на волосы.
Мы смотрим в море, ждем земли и хотим одного: никогда до нее не добраться.
12
НА БОРТУ «САГАНИ», ЛАБРАДОРСКОЕ ТЕЧЕНИЕ ВОЗЛЕ НЬЮФАУНДЛЕНДА.
СЕЗОН МИГРАЦИЙ
Нынче утром — мы подходим к берегам Ньюфаундленда — настроение у всех угнетенное. Искать рыбу мы бросили, и я не рассчитывала, что это так тяжко на них подействует. Насколько сильна их тяга к морю и как органична для них охота, особенно отчетливо видно теперь, когда все это позади.
Самуэль предупреждал меня, что такое Лабрадорское течение и как нам достанется там, где оно встречается с Гольфстримом. И все равно я не смогла представить себе этого заранее. Нас несло на такой скорости, что казалось: уже не остановить. Более того, там, где два течения, холодное и теплое, движутся бок о бок, на подходах к земле висит пелена плотного тумана. Я стою на носу, и мне не разглядеть собственную руку перед глазами, не говоря уж о скалах, к которым мы мчимся.
Над головой удары колокола. Я воображаю себе пронзительный крик чайки, шорох ее
