пять были освобождены. В течение 1850-х годов на Юг возвратили 332 чернокожих и лишь одиннадцать были признаны свободными[140]. В законе также не был указан и срок давности, применяемый к побегам. Некоторые из первых возвращенных в южные штаты проживали на Севере уже продолжительное время. В сентябре 1850 года федеральные маршалы арестовали чернокожего швейцара, проживавшего в Нью-Йорке уже три года, и отвели его к уполномоченному, который отказался принять во внимание уверения бедняги, что мать его была свободной негритянкой, и отправил его к истцу — рабовладельцу из Балтимора. Несколько месяцев спустя «охотники за рабами» схватили преуспевающего чернокожего портного, жившего много лет в Покипси, и доставили его в Южную Каролину. В феврале 1851 года агенты арестовали чернокожего в южной Индиане на глазах пришедших в ужас жены и детей и вернули его хозяину, утверждавшему, что тот является его рабом, сбежавшим девятнадцать лет назад. Один человек из Мэриленда предъявил права на женщину из Филадельфии, которая, по его словам, сбежала 22 года назад. На этом он не остановился и потребовал возвращения также и шестерых ее детей, родившихся уже в Филадельфии. В этом случае уполномоченный встал на сторону женщины, а в случае с портным из Покипси и нью-йоркским швейцаром у них нашлись как черные, так и белые сторонники, собравшие деньги и выкупившие их из рабства. Но большинство переправленных на Юг беглецов там и остались[141].
Юристы из числа противников рабства пытались оспаривать правомерность закона о беглых рабах, но в 1859 году Верховный суд оставил его в силе[142]. Однако до этого чернокожие и их белые союзники приложили немало сил чтобы свести его действие на нет организацией побегов и сопротивления. Волна арестов чернокожих граждан, которые в течение многих лет жили на Севере, вызвала панику в негритянских общинах северных штатов. Многие черные бежали в Канаду — только за три последних месяца 1850 года их число оценивалось в три тысячи. В 1850-х годах негритянское население провинции Онтарио возросло до 11 тысяч человек.
Некоторые знаменитые побеги произошли в буквальном смысле прямо под носом у «охотников за рабами». В Бостоне жила молодая пара, Уильям и Элен Крафт, чей первый побег из Джорджии двумя годами ранее прославила антирабовладельческая пресса. Обладая достаточно светлой кожей, чтобы сойти за белую, Элен сделала короткую прическу, облачилась в мужскую одежду и притворилась болезненным джентльменом, поехавшим на Север на лечение в сопровождении своего слуги (Уильяма). Так они добрались до свободной территории, причем по наземной железной дороге. Искусный краснодеревщик, Уильям Крафт нашел работу в Бостоне. Он и его жена присоединились к церкви Теодора Паркера, главы местного «комитета бдительности», в чью конгрегацию входили еще несколько беглых рабов. Ажиотаж вокруг Крафтов, естественно, привлек внимание их бывшего владельца, и, как только был принят закон о беглых рабах, он направил двух агентов, чтобы схватить их. Однако это было сродни схватки мяча и стены — Бостон был твердыней аболиционистов. Под сенью «высшего закона» черные и белые поклялись сопротивляться закону о беглых рабах. «Мы должны растоптать этот закон», — заявил Уэнделл Филлипс. Его нужно «отменить, ему нужно сопротивляться, не повиноваться», — утверждали местные противники рабства. «Будучи нравственными и набожными людьми, [мы] не имеем права подчиниться безнравственному и безбожному акту». Прибыв 25 октября 1850 года в Массачусетс, «охотники за рабами» поклялись схватить Крафтов, «даже если придется торчать здесь до скончания веков, и если в Массачусетсе не найдется людей, чтобы поймать их и передать нам, то [мы] пригласим некоторых с Юга». На деле они провели в Массачусетсе всего пять дней и уехали ни с чем. Паркер прятал Элен Крафт в своем доме, а на его письменном столе все это время лежал заряженный револьвер. Уильям же скрылся в доме одного чернокожего аболициониста, который выставил на крыльцо два бочонка с порохом и держал в кухне настоящий арсенал. Члены «комитета бдительности» расклеивали по городу объявления с описанием «похитителей людей», досаждали им на улицах, а 30 октября предупредили, что не смогут гарантировать их безопасность, если те останутся в городе. Дневным поездом «охотники за рабами» покинули Бостон[143].
Президент Филлмор осудил действия бостонцев, пригрозил послать туда федеральные войска и заверил хозяина Крафтов, что если тот снова хочет попытать счастья, то правительство поможет ему «всеми способами, которые Конституция и Конгресс предоставили в его распоряжение». Однако «комитет бдительности» отправил Крафтов на корабле в Англию, а Паркер составил для Филлмора вызывающее послание, настоящую «парфянскую стрелу». «Я бы предпочел провести всю свою жизнь в тюрьме и умирать там от голода, нежели отказался бы защитить одного из своих прихожан, — писал пастор президенту. — Я обязан подчиняться Божьим законам, и будь что будет… Неужели вы полагаете, что я буду стоять в стороне и безучастно смотреть, как мою церковь отдают в рабство?»[144]
Бостон стал сценой новой революции. В феврале 1851 года темнокожий официант, принявший имя Седрах[145] после того, как годом ранее бежал из Виргинии, был схвачен в кафе агентами, которым он подал кофе. Они притащили его в здание суда, но снаружи собралась разъяренная толпа. Несколько помощников федерального маршала, проигнорировав закон о личной свободе, запрещавший использовать государственных служащих для поимки беглых рабов, попытались взять Седраха под стражу. Внезапно в зал суда ворвалась группа из нескольких чернокожих; раскидав маршалов, они вывели Седраха и «подпольным поездом» отправили в Канаду. Седрах обосновался в Монреале, где открыл ресторан, а на родине его побег вызвал большой резонанс. Аболиционисты ликовали. «Этот Седрах спасен из пылающей огненной печи, — писал Теодор Паркер. — Я считаю, что этот поступок — самое замечательное событие в Бостоне со времен „чаепития“ в 1773 году». Однако консервативные бостонские газеты охарактеризовали спасение Седраха как «произвол… триумф закона толпы». В Вашингтоне Дэниел Уэбстер назвал это изменой, а Генри Клэй потребовал провести расследование, чтобы понять, «кто будет править нашей страной: белые или черные». Полный решимости подавить сопротивление закону о беглых рабах, президент Филлмор приказал окружному прокурору возбуждать дела против всех «пособников и подстрекателей к подобным преступлениям». Большое жюри предъявило официальное обвинение четырем черным и четырем белым, но коллегии присяжных отказались осудить их. «Массачусетс пока в безопасности! Высший закон еще соблюдается!» — возвестила одна антирабовладельчески настроенная газета. Однако редактор газеты из Саванны выразил общее мнение (причем, скорее всего, распространенное и на Севере), заклеймив Бостон как «чернильную кляксу на карте, город, дискредитировавший себя самым низким, самым подлым, самым ЧЕРНЫМ актом ОТРИЦАНИЯ ЗАКОНА»[146].
Вскоре федеральное правительство получило возможность поиграть
