никогда не кусается. Только сердится.
— Как сердится?
— Смотрит строго, и говорит ругаче.
— Ругаче это как?
— Все! Я тебе шухер надеру, — подражает интонации отца, и сам над собой смеется.
— Ух ты, как грозно! — у меня вырывается смешок.
— Да это, когда я балуюсь, и у него лопается вот тут, — растирает ладошкой по груди, — терпеж…
— Ну понятно, когда терпеж лопается, то трудно не сердиться.
— Ага.
Про кота особых указаний отдано не было. Мысленно прикидываю реакцию Вадима, и даю себе подзатыльник за самоуправство. Налить воды и наложить корма, вспоминаю его инструкцию…Черт! А корма — то нет! Рыбой его кормить нельзя. «Папа бабушку за это ругает»… а мясом? Печенкой говяжьей можно, точно!
Заезжаем в супермаркет на выезде из города. Мяукающего кота оставляем в машине, и мчимся в магазин. Перехватываем на ходу тележку с машинкой для детей, из которой выходит довольная девочка, и с воплем уже бежит другая. Но мы быстрее!
Пока Никита вертит руль, имитируя звук работающего двигателя, я закидываю в корзину продукты. Коробочки с соками, творожки, йогурты. Стейки из рыбы, конфеты, вино, коньяк. Себе и Никите резиновые тапки, корм и печенку для Лимура. Пирожные! Может быть лучше печенья? Тогда со сгущенкой, на другие маленький вымогатель не согласен. И молочный коктейль.
Фух!
Расплатившись на кассе, едем к выходу.
— Я писать хочу… — растерянно оборачиваюсь по сторонам.
Лавируя между людьми спешим к туалетам. Веду его в женский. Кое как пристроив на крючке пакеты, помогаю снять штаны и трусики.
— Я стоя! — отпихивает мои руки.
Как стоя-то? Толчок почти до груди…
— Не получится, Никит, видишь какой унитаз высокий. Давай я тебя подержу, а ты пописаешь, — вспоминаю, как «писают» девочек.
— Нет. Я так не умею!
— Чего тут уметь?! — недоумеваю я. — Просто берешь и писаешь.
— Не буду так.
— А как же тогда?
Поворачивается к унитазу попой, пытается пристроить. Я успеваю его остановить.
— Подожди-подожди. Сейчас я сделаю кое-что. И потом…пописаешь, ладно?
— Очень хочу, — закладывая ногу за ногу пританцовывает.
На пятой скорости отматываю туалетную бумагу. Обкладываю круг унитаза. Присаживаю Никиту. Его попа неудобно свешивается, держу подмышки, чтобы не провалился.
— Все! — пытается вывернуться, чтобы нажать на кнопку, спрятанную в инсталляции.
— Нельзя! Тут ничего нельзя трогать!
— А папа разрешает! — по глазам вижу, что врет.
Надеваю на него штаны, уже взмокнув от пота.
— Мойдодыр его за это накажет!
— Как?
— Как-как, колючей мочалкой будет тереть! — забираю пакет, за руку веду Никиту к раковинам. — Так, быстро моем руки, и бежим к Лимуру! Он нас уже заждался!
Оборался бедный, наверное.
— Лика?! — слышу за спиной удивленный голос. Не оборачиваясь, на секунду поднимаю глаза к зеркалу. Никита у меня на руках водит ладошками под сенсорным краном. То льется, то не льется, чтоб ее!
— Я! — сдуваю с лица прядь. Сзади стоит наша кардиолог из клиники, переводя изумленный взгляд с Никиты на меня. Любительница посплетничать. Инночка. Красивая, ухоженная блондинка, с гордо выставленной четверочкой. Расфуфыренная, будто не в магазин пришла, а на «выставку Вангога». Вадим ее когда-то культурно бортанул. Но она всем рассказывает, что сама его отфутболила. Но стоит только поманить…и он бросится к ее ногам.
— Говорят, ты замуж собралась?! — улыбнулась мне настолько елейно, что казалось сахар на зубах вот-вот заскрипит.
— Врут! Ни хрена не собралась! — и даже не обманываю.
— Так и знала, — Инночка самодовольно вздернула нос. — А наши с чего-то решили, что у тебя с Муравьевым роман. Прикинь?
— Прозорливые какие!
— Да я так и сказала, что ты не будешь подпирать объедки с чужого стола
Охренеть просто. Фантазерка!
Подпирать. С чужого стола.
Ты ж отшила его! Якобы…
Только вот по желчному челенджу, сразу понятно, что ей не все равно до отвергнутого мужика. Следит за его жизнью. Бдит, соперниц отваживает.
— Тут ты права. Я люблю быть дегустатором…
Не уловив сарказма, глядя на Никиту заигрывает с ним интонацией «идет коза рогатая», только что пальцами не бодает.
— Это чей же такой мальчик?
— Муравьева! — опускаю на пол «водяного», он тут же несется к диспенсеру для бумажных полотенец. Подхватив пакеты я за ним.
— Вадима? — слышу в след ошарашенное.
— Ну да, — оглянувшись, пожимаю плечами. — Мы вместе. Живем. Только не говори пока никому. Мы решили до свадьбы не афишировать.
Ну все! Это бомба! Р-а-з-н-е-с-е-т- в-с-е-м!
Снова подняв Никиту, нажимаю на кнопку. Он ловит выезжающее полотенце. Отрывает, вытирает руки. Бросает в корзину.
— Еще! — командует мне. Нажимаю снова. Все повторяется.
— Еще! — хохочет довольный.
— Все! Я тебя сейчас уроню! Пошли!
Ставлю его на пол. Беру за руку. И под обалдевший провожающий взгляд, мы наконец-то покидаем эту латрину. Да-да, мы сюда по делу заглянули, а не для светской беседы, как в Греции.
И слава Богу, без приключений и пробок, под песенки Детского радио, и жалобное завывание Лимура быстро доезжаем до бабушки с дедушкой. Где нас почему-то встречают встревоженными лицами.
26
— А мы вас заждались, — Ольга Ивановна лохматит Никитины волосы, оглядывая нас. — Уж думали что-то случилось.
— Да мы в магазин заезжали, — виновато оправдываюсь. — Корм Лимуру покупали.
— Ты позвони Вадиму, а-то он отцу телефон оборвал. Волнуется.
Стало понятно почему все переполошились. На сотовом десять пропущенных. Экран беззвучно загорается в моих руках одиннадцатым.
— Лик! Ты почему не берешь?
— Телефон случайно на вибрацию переключился, я не слышала. У нас все нормально. Добрались.
— Ну Слава Богу! — из трубки раздался облегченный выдох
— Мы кота с собой взяли, — робко призналась, закусив губу.
— Ну взяли, и взяли, — судя по голосу вроде не сердится. — Так даже лучше, — поменялся его тон на решительный. — Домой заезжать не придется. Давай, не скучайте там! До завтра! Целую!
Только от одной мысли о поцелуях по телу разлилось тепло, а по лицу расползлась дурацкая улыбка. От его хриплых стонов, сильных ладоней, сжимающих ягодицы, ритмичных движений бедер навстречу. Мелких подрагиваний внутри, и ошеломительного всплеска удовольствия. От всего.
Господи, неужели кто-то вот так и живет. С такими фейерверками на постоянной основе. Задыхаясь от ласк. С током вместо крови от бушующего желания. Захлебываясь, в волнах наслаждения…
— И я тебя!
Непривычно и слышать, и произносить это вслух. Надеюсь, не рдею, как майская роза. Не хватало еще, чтоб родители Вадима обо мне думали, как об озабоченной нимфоманке. Или это уже паранойя?
— Загоняй машину на участок, — распахивая ворота, деловито скомандовал мне Александр Сергеевич. В камуфляжных штанах, потертой футболке под ремень, и резиновых шлепках на босу ногу, он выглядел, как нечто среднее между военным механиком и деревенским мужиком, вышедшим отлить в
