на связь. Бражкин назвал точное время…
Правила на марше подчинены жестоким законам войны. Далеко отставший экипаж никто не кидается выручать, предоставляется полная возможность выкручиваться из ситуации; вывернись наизнанку, умри, но найди поломку, исправь, вдохни жизнь в заглохший двигатель.
И Семен вдруг явственно, в неярких, серых тонах вспомнил, как невыдернутую занозу, эпизод. Это было год назад, в августе 1942-го. Тогда еще командиром роты, он в составе танковой бригады участвовал в прорыве хорошо укрепленной обороны немецких войск в районе Козельска. Им противостояли части двух пехотных дивизий, усиленные подразделениями танковой дивизии. Конечно, враг использовал выгодные условия местности – леса и перелески, высоты, овраги и болота. А германская пехота создала сильную оборону, прикрыла ее минными полями, а местами и проволочными заграждениями. Перед наступлением ночью его рота заняла лесной массив в двух километрах от Козельска. Место было болотистое, но не глубже, чем по колено. Кочки, перелески, тощие березки и камыши с осокой. Как-то незаметно затянуло низину холодным туманом, и боевые машины стали призрачными; как всегда перед атакой на душе стало тревожно и муторно, да еще всю ночь зловеще и печально кричала лесная птица.
А когда забрезжил рассвет и стал понемногу оседать туман, Семен с холодным ужасом вдруг увидел, что вместе с экипажем исчез танк сержанта Расчетина, занявший позицию на левом фланге. Остались раздавленные березки, следы гусениц на кочках и даже пустая консервная банка. Командир танкового взвода с круглыми от страха глазами готов был, наверное, застрелиться. Растворившийся бесследно танк стоял в тридцати метрах от его машины. Тут же по его команде два экипажа вырубили из березок шесты, обвязались страховочными веревками, начали прощупывать каждый метр. Проваливались в болото не выше пояса, обследовали все в радиусе пятидесяти метров. Эти бесплодные поиски с яростью и тоской наблюдал и комбат, уже не спрашивая повторно, не слышал ли кто звук заводимого двигателя. Если б завел, в нескольких километрах бы услышали. И комбат же приказал прекратить поиски мистически исчезнувшего танка и занять места в боевых машинах. Близилось время атаки, и впереди ждали новые более серьезные потери.
Сентябрьская наступательная операция была долгая и кровопролитная с обеих сторон. В перерывах между боями Семена вымучивал допросами особист, задавая по долгу службы и резонные, и нелепые вопросы. В конце концов, в протоколе и докладе осталось, что танк сержанта Расчетина утонул в болоте. А на углубленные поиски не хватило времени и поисковых средств. Танк командира взвода на второй день боев был подбит из артиллерийского орудия и сгорел дотла вместе с экипажем, таким образом избавив лейтенанта от допросов и ответственности.
Эта история бесследного исчезновения танка сержанта Расчетина так и осталась неразгаданной.
Дубасов покряхтел, выругался в сердцах, вышел на связь с командиром бригады Чугуном и доложил о пока еще не мистическом исчезновении танка лейтенанта Родина, что, возможно, случилась поломка на марше.
– Опять этот чертов Родин, – уже не в эфир выразился Чугун. Ему, конечно, доложили тогда, какие выкрутасы его танк отчебучил на минном поле. И Дубасов, и Бражкин получили от него крепкий нагоняй. Раздавать выговора и служебные несоответствия боевым офицерам было не в его правилах. В мирное время, в бытность его командиром танкового батальона, военные чинуши – инспектора, начальство вышестоящих штабов, донимая проверками, всегда выискивали и находили недостатки в служебно-боевой деятельности и со знанием дела и удовлетворением в итоговой части документа полагали, что майору Чугуну В.И. следует объявить взыскание. И, как правило, полковые и дивизионные командиры неукоснительно исполняли эти рекомендации. Привычное дело, строевой офицер без выговоров, что конь без подков, подстегнули – и вперед на оперативный простор.
Эти условности, пиетет и этикет оказались совершенно ненужными в Испании в его первом и последующих боях с франкистами в составе 1-й Бронетанковой бригады. В январе 1937 года бригада контратаковала укрепленные позиции франкистов под Мадридом. Чугун командовал танковой ротой, у них были отличные по тому времени танки Т-26.
Вот тогда он почувствовал кураж и упоение в бою. Мятежники исступленно атаковали, отбивались от них пулеметным огнем и короткими контратаками пехоты и танков. Наши танки сметали пехоту, размазывали по холодной испанской земле. Отменно показали себя броневики БА-6, которые подбили несколько танков. И Дубасов воочию убедился, что такое право сильного, когда у тебя более мощное оружие. Противостояли им немецкие танки Pz. 1 и танкетки CV 3, имевшие лишь пулеметное вооружение и слабую броню. И помощь их своей пехоте была недолгой, как горение спички. Как сейчас перед глазами яркая картина, когда первым же выстрелом Чугун буквально расколол танкетку, а потом и влепил снаряд в танк Pz. 1, выскочивший на линию огня. Они были бессильны против Т-26, как стая щенков против матерого пса. Но в последний день февраля обе стороны после больших потерь и моря пролитой крови, не добившись стратегических успехов, перешли к обороне. А впереди был еще самый страшный бой, скорее бойня, и тогда он уцелел, наверное, чудом.
Но немцы сделали для себя выводы, и в июне 1941-го границу СССР перешли уже качественно новые танки. Основным был в танковых войсках в начале восточной кампании средний танк PzIII. Но все виды значительно уступали советским Т-34 или КВ в бронировании и огневой мощи. Однако этому частичному техническому преимуществу вермахт противопоставил умение вести современную войну. И катастрофические неудачи Красной армии в первые месяцы заставили командиров большой кровью постигать боевой опыт. Чугун, будучи уже в должности комбрига, анализировал по всем поступающим материалам, донесениям разведотделов боевой опыт немецких танковых «клиньев», особенности оперативного руководства командиров, планирования операций и, что было не отнять, слаженности, организованности и хорошей управляемости немецкой армии. И когда вся Европа ползала на коленях, боевой дух придавал утроенные силы.
…А стрелки чрезвычайной ситуации продолжали отсчитывать время, и особист бригады тоже по-особому был обеспокоен, потому что худший вариант определялся, как «дезертировали» или даже «переметнулись в стан противника». И тогда ему тоже достанется по «первой категории» за то, что не выявил своевременно врага.
Когда Дубасов наконец услышал в эфире голос Родина и уяснил, что экипаж не перепился, а захватил немецкий танк с офицером и следует в расположение, и что это, скорей всего, правда, он тут же, решительным и скорым шагом направился к командиру бригады.
Чугун выслушал слегка запыхавшегося майора Дубасова, спросил:
– Уверен, что информация достоверная? Слишком все красиво…
Не раздумывая, комбат ответил, тут, как говорится, пан или пропал:
– Родин, конечно, сорвиголова, но ему верить можно. Впереди идет наша «тридцатьчетверка», за ним – он сам за
