Библии – настолько еретические, что обе они в Ветхом Завете переведены хуже всех. Многие стихи переведены намеренно и откровенно тенденциозно (вместо «Не будь слишком праведен» стоит, к примеру, «Не будь слишком строг» и т.п.). Многих стихов переводчик просто не понял. Так, в XII главе, где присутствует потрясающее изображение личностного апокалипсиса человека, переводчик даёт просто очередную, в духе Даниила, апокалиптическую картинку. XII главы библейский переводчик совершенно не понял. «Екклесиаст, или Проповедник» в Библии представляет собой хаотический набор афоризмов, мешанину глав и отдельных изречений. Книга Кох̃е́лет – это поэма, но в Библии это не отражено вообще. Можно даже и не говорить о проблеме вставок: там они считаются чуть ли не самыми главными местами Книги, изречениями, где Автор проявил истинную мудрость. Несмотря на отдельные удачные лингвистические находки, библейский перевод не просто устарел, а вообще, в высшей степени, не может удовлетворять современного читателя. Неудивительно, что после Библии появилось так много других переводов Экклезиаста.
По-видимому, лучшим из них на сегодняшний день является перевод И.М. Дьяконова. Он не копирует подлинник, но относится к нему, как бы это сказать, очень бережно. Вместо подстрочника он в переводе даёт максимально близкое к нему изложение фразы. Читателя он не «морочит» многочисленными двусмысленностями, на которые так горазд Автор, предпочитая вместо безнадёжного занятия – поиска русских эквивалентов Авторских двусмысленностей и «тёмных мест» – просто донести до русскоязычного читателя основную мысль древнего мудреца. Его перевод имеет всего лишь два недостатка: Книга Кох̃е́лет – это поэзия, а Дьяконов в переводе даёт прозу, лишь изредка ритмизованную прозу. И второй недостаток: почти полное отсутствие какого-либо комментария к тексту, без которого читать и тем более изучать Книгу Кох̃е́лет совершенно невозможно.
И.Ш. Шифман уже очень долго готовит свой перевод Ветхого Завета, но фрагменты перевода Книги Кох̃е́лет едва ли могут удовлетворить читателя: они представляют собой просто механического переложение оригинала, подстрочник, а, как уже сказано, такую книгу, как Кох̃е́лет, переводить подстрочником совершенно недопустимо.
В последние годы появился перевод Е.Б. Новикова, который очень сильно отличается от бытовавших ранее переводов – из-за возобладавшей в последнее время в библеистике идеи «актуализации текста», т.е. парафрастической передачи подлинника. Перевод Е.Б. Новикова – это фактически вольный пересказ оригинала – иногда очень вольный, недопустимо вольный.
Пожалуй, это основные отечественные (если не единственные) переводы Экклезиаста
(Конец отступления).
* * *
И – в заключение – рассмотрим, как другие библеисты в данном случае решали проблему вставок. См. книгу крупного отечественного библеиста новой школы М.И. Рижского «Библейские вольнодумцы: Иов и Екклесиаст». При всей «популяризованности», «общедоступности» этой книги она даёт немало ценных сведений по данному вопросу. В книге Рижского сказано, что французские библеисты Подешар, Лодс – а за ними и прочие гебраисты и библеисты – пришли к мнению, что редакторов было как минимум три. Французский библеист Е. Подешар ещё в начале века обосновал эту гипотезу. «Одним из них был некий «мудрец», который вставил в нескольких местах ряд довольно банальных похвал мудрости (в частности VII.4-12), нейтрализующих не понравившиеся ему места у Екклесиаста, вроде VI.8 и др. Другим был «благочестивый» ортодоксального направления, добавивший изречения, утверждавшие официальную доктрину прижизненного воздаяния и учение о суде над каждым человеком и о бессмертии души [?!]. Ему принадлежит и благочестивая концовка книги, стихи XII.13-14. И, наконец, третий, горячий поклонник автора книги, сочинил от себя целый кусок текста, в Эпилоге восхваляющий Екклесиаста и его заслуги.» (М. Рижский)
Что касается «банальных похвал мудрости», они действительно противоречат авторским высказываниям вроде «Во многой мудрости много скорби» (I.18), «Ибо чем лучше мудрому в сравнении с глупцом?» (VI.8) и т.п. Но такого библеиста, который считает данные высказывания несовместимыми в рамках одной личности, одного мировоззрения, можно смело считать не понявшим ни Книгу, ни Автора. Нельзя же, в самом деле, считать неискренними и (как явняые вставки) многочисленные призывы проводить жизнь в веселье, выбрасывать из Книги только на том основании, что тот же Автор в других местах говорит: «О смехе сказал я: глупость» (II.2) или «Лучше скорбь нежели смех» (VII.3). Антитеза «мудрость-глупость» разрабатывается Автором абсолютно так же, как антитеза «веселье-скорбь»: хотя и то, и другое – тщета, хотя и то, и другое не спасают от Неизбежного, всё же лучше придерживаться тех и мудрости, и веселья, чем противоположного.
В конце концов, Е Подешар неужели всерьёз рассчитывал на то, что Кох̃е́лет на протяжении всей Книги будет призывать читателя быть беспросветным дураком? Неужели он ожидал этого? Кох̃е́лет чётко и недвусмысленно советует читателю: «И не будь глупцом» (VII.17).
Что касается «благочестивого ортодокса», который «добавил изречения, утверждавшие официальную доктрину о божьем суде над каждым человеком» (Рижский), то с этим «ортодоксом», точнее с «ортодоксами», мы в меру сил разобрались. Отрадно, что хотя бы явная вставка XII.13-14, завершающая Книгу, Рижским ( а ранее – Подешаром, Лодсом) «оставлена на совести» этого самого «ортодокса».
По поводу принадлежности Эпилога Книги вполне достаточно говорилось ранее. Здесь нет никакой необходимости повторяться.
* * *
Рижский далее пишет, что для объяснения противоречивости Книги в своё время выдвигались самые разные гипотезы.
А именно:
А. Некоторые критики высказали предположение, что, может быть, Автор выбрал своеобразную форму изложения, чтобы наряду со своими взглядами воспроизвести и взгляды противников;
В. Или что Автор находился одновременно под влиянием двух греческих школ в философии – эпикурейцев и стоиков. Отсюда – эклектический и противоречивый характер его книги.
С. Или что в душе самого Автора была раздвоенность: «вера боролась с сомнениями в божественном промысле; /…/ то побеждало страстное желание верить в божественную справедливость, то одолевали сомнения, и всё это отразилось в книге;
D. Или что Автор из страха перед возможными нападками со стороны представителей официальной ортодоксии сам вставил в своё произведение высказывания в духе господствующей доктрины;
Е. (Гипотеза Рижского). Автор сочинил как бы «послание в два адреса». Основной текст – «еретические», «вольнодумные» высказывания – адресовались вольнодумцу, единомышленнику Кох̃е́лета, способному его понять и говорить с ним на одном языке; фрагменты же, где утверждается неотвратимость Божьего суда, пожизненное (а, может быть, и посмертное?) воздаяние и провозглашается справедливость Бога, имели совсем другого адресата – обычного, в меру просвещенного (то есть – непросвещенного) иудея, «человека с улицы», который ещё не утратил веру во всемогущего, справедливого Бога, которому небезразличны обеты, обряды и исполнение заповедей Торы. Автор создал свою философскую поэму таким особым образом, что её могли читать и находить что-то своё и древние «вольтерьянцы», и «человек с улицы», продолжающий верить в справедливость и
