на полчаса, то все пойдут на дно – их просто-напросто покрошат пулеметами.
Командующий войсками Венекдиктов вызвал к себе Котовского. Венедиктова было не узнать – усталый, с почерневшим лицом и глубоко ввалившимися глазами, он совсем не походил на жизнерадостного, источающего уверенность и энергию, каким был раньше. Впрочем, раньше, еще неделю назад, Котовский тоже был другим.
– Григорий Иванович, неприятная новость, но скрывать ее не буду, не имею права – только что погиб Годунов.
Котовский опустил голову, несколько мгновений стоял молча.
– Жаль, – наконец сказал он. – И человек был хороший, и солдат отменный, и командир превосходный… Был настоящим другом. Мы дружили с ним, Евгений Михайлович.
– Я знаю, – сказал Венедиктов, – поэтому и сообщил, – покачал скорбно головой. – За такие вести в Древнем Риме головы отрубали, но уж лучше знать это, Григорий Иванович, чем не знать.
Соглашаясь с Венедиктовым, Котовский закусил зубами горестный вздох, загнал его внутрь.
– Не за этим звал. Предстоит переправа через Днепр. Надо хотя бы на сутки задержать противника, Григорий Иванович. Тогда и армия сумеет переправиться, и тылы. Если у нас не будет этих суток, все мы будем лежать на днепровском дне.
Котовский понимающе наклонил голову. Задачу сложнее, чем эта, трудно было придумать. Он обвел глазами место, где шел этот разговор. Какая-то незавидная деревенская клуня – старая, посеревшая от времени, но еще прочная, около которой стояли две пушки, прицепленные к телегам, – смешно, конечно, но что было, то было, – невдалеке суетящиеся бойцы, бабка, вытащившая из дома ведро моченых яблок, гостеприимно угощавшая ими всех, кто к ней подходил, адъютант Венедиктова, сидевший на перевернутой тачке с бумагами на коленях, готовил очередной приказ, свинцовая полоса реки, видневшаяся за домами, – милый деревенский пейзаж, который могут изуродовать немцы. Эта земля для них – чужая, беречь ее они не будут.
– Задачу понял, – глухим, севшим, словно бы он выпил ледяной воды, голосом проговорил Котовский. – Есть продержаться сутки.
– Молодец, что понял, – Венедиктов благодарно дотронулся рукой до плеча Григория Ивановича. – Только твои ребята смогут это сделать.
– Как быть с бронеавтомобилями?
– Если сможем переправить – значит, надо переправлять…
– А если нет, Евгений Михайлович?
– Тогда взорвем.
– Жалко.
– И мне жалко.
– Плоты можно было бы сделать, но не из чего. Из старых дверей, да остатков плетней не сделаешь. Все это – гниль.
– Главное сейчас – народ сохранить, а автомобили… Автомобили – дело наживное.
– Все ясно… Задачу понял, – Котовский козырнул неловко: не привык тянуться во фрунт и при всех удобных и неудобных случаях прикладывать руку к виску, все это – приметы царской армии, которой уже нет. Да и царя Николая тоже нет… Где он сейчас находится, кто скажет?
– А насчет бронемашин не тревожься, – успокаивающе проговорил Венедиктов, – живы будем – у немаков отобьем. Либо у Петлюры, без автомобилей не останемся, я тебе обещаю.
Когда котовцы уходили к Днепру, то мосты, остающиеся позади, поднимали в воздух, цена эта была, конечно, слишком дорогой, но иного пути не существовало, – немцы, которые сплелись с петлюровцами в один клубок, готовы были уже прыгнуть отступающим на спину.
Венедиктов усилил группу Котовского «максимами», оставил хороший запас патронов – снабдил боеприпасами от души, поскольку предстояло занять сразу несколько высот, откуда простреливалась переправа, и устроить обильный «полив огорода», когда подойдет противник… Наверное, так бабки поливают огуречную рассаду на подоконниках. Пусть на затылках врагов курчавятся свинцовые огурчики.
Высоты были небольшие, но задымленная местность, изрезанная оврагами, с них просматривалась хорошо, и это обнадеживало Котовского. Хотя в оврагах, будь они неладны, можно было спрятать целый полк петлюровцев, да еще пару немецких батальонов, – овраги имели сложные складки, теневые стороны, на дне их, несмотря на бурно наступающую весну, сохранилось много снега. Котовский не удержался, помял себе пальцами затылок – покряхтеть им здесь придется изрядно.
– Дядя Котовский, какие-нибудь приказания будут? – раздался у него под локтем звонкий Костин голос, прервал невеселые размышления.
Ну какие могут быть приказания? Подальше бы тебя от войны, Костюха, спрятать, чтобы уцелел… Но как это сделать?
– Приказаний, Костя, нет. – Котовский обхватил Гарбаря за плечи, неожиданно подумал о том, что неплохо бы и ему иметь такого сына… Неплохо бы, но жизнь идет, наматывается на невидимую катушку, как дорога, уползающая назад, под копыта коней, а у него нет ни семьи, ни дома, ни детей. Хотя возраст уже подступил тот, к которому бабки в деревнях относятся пренебрежительно, и таких мужиков, как Котовский, зовут перестарками…
– Иди, Костюх, – он подтолкнул Гарбаря под лопатки.
Хоть и немного времени было у котовцев, а высотки они успели оседлать – и пулеметы установили, и окопы вырыли, и цинки с патронами затащили наверх.
Едва это сделали, как на дороге появился немецкий разъезд. Не узнать немцев было нельзя, по одним только коням можно угадать – фрицы это. Слишком уж кони у них были крупные, мощные, будто немцы своих одров только что из артиллерийских оглоблей выпрягли.
– Ну, вот и началось… – негромко проговорил Котовский, навел бинокль на вытаявшею из дорожной пыли группу, потом направил бинокль на Днепр, на переправу. Народа на днепровском берегу было, как муравьев, – вся Третья революционная армия, в которую был переименован Тираспольский отряд. – М-да… – озабоченно пробормотал Котовский.
Разведка немецкая была многочисленной, человек тридцать, такая может затеять любой бой.
– Шугани-ка их, – приказал Котовский командиру группы бронеавтомобилей – не то гарцуют тут, как в цирке. Аплодисментов ждут.
– Сейчас мы им и похлопаем, – сказал начальник броневой группы и исчез.
Две машины, обшитые листами железа, выехали на дорогу и полили германскую разведку свинцом. Через полминуты на дороге уже никого не было, только валялись четверо всадников, дергали ногами, да в стороне лежала убитая лошадь. Лошадь было жалко.
Таких тяжелых боев, как у переправы через Днепр, у котовцев еще не было. Петлюровцы, австрияки, румыны солдатами были слабыми, хорошо умели только бегать, а вот накатываться на высоту, брать ее в обхват и сжимать клещи, стараясь уничтожить всех, кто там управлял пулеметами, могли только немцы.
Но как бы там ни было, несмотря на изворотливость и умение, немцам не удалось сковырнуть с высоток Котовского и установить там свои пулеметы. Венедиктов перекинул на тот берег Днепра и остатки своих подразделений, и тылы, и запас корма для коней (первоклассный трофейный овес, позаимствованный у румынских артиллеристов), и два полевых лазарета с палатками, и боеприпасы – тяжеленные ящики с патронами, и четыре орудия, у которых кончились снаряды, – словом, все, что можно было перебросить. Кроме бронеавтомобилей…
Броневики пришлось оставить на этой стороне – их подорвали. Как осталась на этой стороне и треть котовцев – прикрывая других, спасая от смерти товарищей, они погибли сами.
Могилы их можно и сегодня найти на днепровском берегу…
Ныне к «испанке» относятся с неким веселым непониманием: что это такое? Или
