пробежав пару шагов, повернулся ко мне:
— Зачем тебе серебро? Ограбить нас хочешь?
— Читала как-то, что серебро от грязи и ядов защищает. Если нет — любую другу металлическую ложку тащи, только накали ее над огнем сначала.
— Не надо, — прохрипел мужчина. — Пусть во мне остается. Больно!
Я размяла еще пару листов беладонны в чаше, налила воды, и промокнула тряпку. Поднесла эту тряпку к губам говорящего, и надавила, заставив проглотить пару капель. Беладонна притупляет боль, но, стоит ей погрузить человека в сон, как тот может и не проснуться.
Прибежал Ари. В руках у него была серебряная ложка и нож, еще красный от огня. Я смолола кровохлебку, развела с водой и промыла в растворе ложку и свои руки.
— Держи его, — приказала я мальчишке.
Тот схватил мужчину за плечи. Я отогнула края раны, и залезла в нее ложкой, стараясь поддеть застрявший наконечник. Мужчина кричал и сопротивлялся, но беладонна лишила его сил. Нащупав и подхватив наконечник, я вытянула его, вместе с застоявшейся кровью и ошметками кожи. Нож подостыл, но все еще подходил, чтоб прижечь им рану. Мужчина потерял сознание от боли, но я все равно наказала Ари его не отпускать. Быстро заштопала рану, и, наложила перевязку с корнем бадана и вербейником. Только тогда выдохнула.
— Справимся со следующим, и отнесем к остальным раненым.
Второй мужчина сидел, прижимая живот, на ноги и под него стекала кровь, но насколько глубока рана я не видела. Присев, я суть потрясла его за плечо.
— Эй. Я травница. Могу помочь, если покажешь рану.
Мужчина моргнул, и посмотрел будто бы сквозь меня.
— Покажи рану, — громче попросила я.
Тот посмотрел на себя, будто бы и не помнил, что был ранен. Медленно отвел руки, и я поняла, почему он не двигался.
— Отвернись! — крикнула я Ари, но было поздно. Все внутренности мужчины выпали ему под ноги.
Мне пришлось резко встать и отбежать на пару шагов — меня вырвало. Я стояла, задыхаясь от запаха гари, крови, горевшей плоти и ужаса. Нужно было повернуться, попробовать сделать хоть что-то.
Почему разбойники его не добили?
У меня дрожали руки, когда я вернулась. Мужчина все так же моргал невидящими глазами. Ари упал и отполз. Подняться он не мог — так и сидел в грязи и плакал, заткнув себе рот, чтоб ни звука не было слышно.
Я ничего не могла сделать. Я знала это. В грязи валялось то, что еще утром было частью человека, и исправить это я была не способна. Вымыв руки, я осторожна дала ему пару капель беладонны, чтобы унять боль. Мужчина вцепился в меня и шептал «Помоги! Помоги!» но все тише и тише, и, наконец, умолк.
Ари зарыдал в голос.
— Помоги мне донести мужчину с ранением от стрелы, — прошептала я. Голос куда-то пропал.
— Ты же обещала, что поможешь дяде! Почему ты просто сидела и ничего не сделала. Ты же говорила, что травница! Лгала?!
Дяде. Господи, за что ты наказываешь меня? За неуемную гордыню? Но неужто страдать должны другие, чтоб я получила урок? Я буду смиренно учиться, но прошу, спаси остальных. Ари, Пьер, другие дети — уже видели и потеряли достаточно.
— Я слишком неопытна, чтобы ему помочь. Прости меня, Ари, — я поклонилась мальчику, как кланялась бы знатному господину. Я ничем не могла унять его боль и гнев. — Но того, второго, мы еще можем спасти. Прошу, помоги мне.
Как жестоко эти слова повторяли просьбу только что умершего у меня на руках дяди Ари. Я думала, мальчишка убежит, но он встал и подошел ко мне. Больше он не плакал.
— Чего ждешь?! Сам не донесу.
Подходя дому, я перевернула ногой один из камней. С обратной стороны на нем ползал жирный червяк, и седел жук. Я улыбнулась: хороший знак — живность под камнем у дома больного значит, что они смогут быстро поправиться.
Пьер, и пришедшая ему на помощь пожилая женщина, прибрались как могли. Лавки были чистыми. Стояло несколько тазов с водой, на столе лежал хлопковый отрез.
Увидев Ари, Пьер тут же кинулся к нему.
— Что случилось? — но мальчик лишь нахмурился и качнул головой. Мы опустили раненого на лавку.
— Мне нужны будут еще лавки. Шкуры, или шерстяные одеяла, чтоб укрыть ночью. Нужно растопить очаг. Воды тоже нужно будет больше.
Я подошла к одному ведру. Все мое платье было в грязи и крови. Одеть бы чистое, но где взять? Хотелось сесть в обнимку с этим ведром и рыдать. Почему я вообще решила, что могу кого-то лечить? Глупая, глупая Мария! Как же не хватало матушки, ее теплых объятий и добрых слов, и поддержки.
Но матушки, как и дяди Ари, больше не было. В этой деревне была лишь я, девушка, возомнившая, что что-то знает о лекарском деле. Я опустила лицо в ледяную колодезную воду, прогоняя слабость, страх, и любые чувства. Все это вернутся ночь, а сейчас следует помочь кому возможно.
Я зашивала и прижигала раны. Заваривала настойки крапивы, беладонны, кровохлебки. Конский жавель для ожогов. Полевой осот, крапива или полынь к кровохлебке — заживлять раны и останавливать кровь. Настойку из лаврового листа и спорыша для женщин, чтоб в тяжести не оказались. Фиксировала сломанные руки, ноги. Меняла воду на чистую. Сосредоточилась на простых действиях, повторяя их одно за другим.
Люди все не кончались. К тем, которых принесли мы с Ари, добавились пришедшие сами. Мои запасы трав закончились, а нуждающимся в помощи конца и края видно не было. Где же Пьер с ромашкой, шафраном и мат-и-мачехой. Я ведь посылала его, так? Все сливалось в одно марево. О, вот и травы принесли. Зачем я просила их?
— Мария! — Джон резко развернул меня к себе. Я моргнула.
— Не кричи. Раненым нужен покой.
— Я звал, но ты не слышала, хотя стояла совсем близко. Тебе нужно отдохнуть.
— Нет, я еще не всем помогла, — я пыталась вырваться, но его сильные руки крепко держали меня. Он обнял меня, прижимая к себе.
— Всем. Посмотри внимательно. Мария, остались те, кто и сами о себе могут позаботиться — с ушибами, небольшими ожогами да перепуганные. Скоро рассветет, ты работала весь день и большую часть ночи.
А, так вот почему так темно. Мысли давались с трудом. Джон был прав, нужно было отдохнуть, но ведь еще столько дел.
— Но травы, — обернулась я. Точно ведь хотела с ними что-то сделать.
— Обязательно ли сейчас? Я помогу, если да.
Точно, настойке нужно часов десять, потому и просила сейчас
