честнейшим, — используем бутафорский порох. Дамы, не пугайтесь, будет громкий выстрел. Но пули нет, а сам порох холостой. Мы с офицерами люди военные, и все тщательно проверили. Можете взглянуть, если не верите, но у нас все рассчитано и безопасно! Поэтому прошу через десять минут всех собраться на втором этаже на балконе. Мы с Дмитрием останемся здесь, и в центре зала в двадцати шагах от барьера сойдемся!
Восторги и трепет прошли по зрителям. Бизнесмены зааплодировали экзотической выдумке хозяина. Министры переглянулись довольно.
— Осталась последняя формальность, — после громких восторгов высказал Кардов — Я вызываю вас, Дмитрий! Мы будем драться на дуэли, сегодня, по озвученным правилам! Вы согласны?
И Дмитрий взглянул, как он, будто актер на сцене, жеманится, поглощенный своей ролью.
— Согласен… — грянул ответ.
И толпа в экстазе повалилась к Кардову, выражая и тут ему всякие выгоды и хваля его дарования. Эти бесконечные люди вокруг точно подхватили его на руки, как рок-звезду. Такое счастье было на их лицах. Вся скука и беспокойство развеялись без следа. Теперь все было просто и ясно, шло по плану, заранее придуманному и исполненному умным заместителем министра. А главное, Дмитрий, по их соображению, в своих речах был не серьезен, а просто играл заранее отведенную роль. И он был принужден мириться с этим ярлыком за шанс убить ненавистного ему соперника. План и впрямь показался теперь удивительно коварным.
— Да, верно, — во весь голос высказал Дмитрий, и толпа в секунду затихла. Кажется, из-за своей роли он теперь получил такие же права над толпой, как и Кардов… — Однако вы, Алексей Юрьевич, не упомянули другую формальность традиции! Вы же помните дуэльный кодекс?
Кардов от неожиданности посинел. Его красивое лицо разъехалось в разные стороны, будто стремясь со всех ракурсов выглядеть пристойно и от этого сделавшись неестественным, уродливым… — Конечно-с. Конечно-с. А к чему это вы? — осторожно звучал ответ.
— К тому, что раз мы инсценируем, то нужно быть точными! На дуэлях могли драться лишь равные, а крепостным давали плетей… — протяжно и строго повторял Дмитрий, и его голос сильным эхом облетал колонны. — Я могу предъявить вам родовую книгу и дворянские записи моей семьи от императрицы Екатерины. И жду от вас того же! — закончил он, мысленно благодаря свою чопорную бабку и ее бесконечные рассказы о семье; вытащил телефон из кармана, приготовившись. Кардов вскипел. Жвалы его заострились и вена на лбу взорвалась.
Молния молчания. Секунда, две, три, четыре… Кажется, заместитель министра проклинал худое происхождение свое; отвечать ему было нечего.
Наконец, Кавалергардов щелкнул каблуками туфель.
— Ладно! Я принимаю ваш вызов! Мы будем драться без предрассудков!
И облик молодого человека был страшен, когда в следующее мгновение смех стал сотрясать его грудь.
И весь этот огромный дворянский дом с мрамором, залами, люстрой, нависшей под потолком. Вся роскошь и картины, вся эта бутафория задавила Алексею Юрьевичу дыхание, так что он чуть не задохнулся в припадке астмы или злобы…
Зрители смущенно отворотились от Кардова, так что генерал-лейтенант вытянулся, прошел к министрам на цыпочках и шепотом пригласил их отойти куда-то.
Дмитрий остался на месте. На него не смотрели. «И не смешно ли, — воображал он, — я, враг всяческих традиций, инсценирую традицию». И в следующий миг к нему подошла одна Алиса. Негромко помимо речей вокруг она начала его спрашивать о чем-то, будто отгадывая.
Елена стояла в стороне, точно стыдясь и ожидая, когда муж ее вернется. Она по временам только отвечала Марии Антоновне, тетушке жены Немова, держась теперь за нее, как за спасательный круг.
В своем зеленом платье и со светлыми волосами Алиса, точно Афина пред Одиссеем, стояла против Дмитрия, подавая ему руку со словами:
— Все теперь в восторге от вашей идеи. Но… вы заранее это спланировали?
— Конечно. Кажется, это было предрешено… — отвечал Дмитрий, и вдруг нежность отобразилась в его голосе. В такие мгновения нужен друг, душа верная и прямая, чтоб открыть ей все печали. Но нечто большее было в их разговоре, к коему, на счастье, никто не потрудился присоединиться. Все гости опасались теперь молодого человека.
— Чем вы так обеспокоены? — интересовалась Алиса непритворно. И глаза светились так, словно желая слышать правду больше всего на свете.
— Я думаю… — выразил он, замечая, насколько Алиса была все это время прекрасна, — мало кому удается за целую жизнь ощутить то, что ощущаю сейчас я…
Она встряхнула светлыми кудрями:
— Что же, Дмитрий?
— Ощущать себя человеком, о котором никто по правде не будет сожалеть, о котором заплачут лишь из приличия или из страха самому быть застреленному.
— Что вы говорите! — насторожилась Алиса.
Он улыбнулся печально…
— Просто цитирую персонажа…
— И кто же это писал?
— Раз вы не знаете, Алиса, я вам подсказывать не буду…
И он, ложью укрыв тайну, продолжал, стремясь перевести тему…
— Вот и ваша подруга меня избегает. Кажется, я у нее в немилости…
— Она сейчас отлучалась, а вернулась странная. Вся дрожит… — задумалась Алиса и вдруг вспыхнула, — но вам непременно хочется говорить теперь о Елене?
— Я… — спохватился Дмитрий, хотел продолжать, но Алиса вырвала руку и убежала прочь. Дмитрий пожал плечами. Как многие люди в его обстоятельствах, теперь он мог думать только о себе. А жаль.
И он смотрел чинов и богатеев, распивающих алкоголь и пребывающих в довольстве всю свою жизнь. Он думал, что, если б они знали, что в пистолетах пули и один из них умрет, они также бы пили и смеялись. Что им ничего не стоит поставить под пистолет человека или сотню, если того требуют их интересы. И все они найдут оправдания да будут спать спокойно. Но Елена, она с ними заодно! От нее не мог ожидать он такого малодушия. Ведь он представлял ее сердце таким чистым, таким великим в своем милосердии. И будто неудавшийся писатель, он перечитывал пыльные рукописи собственных чувств — своей любви. И сам дивился, как это оказалось теперь далеко. Она даже на него не взглянула!
Министры и Кардов вернулись, переглядываясь. Офицеры также подошли. Все, кроме Немова, который, как часовой, стоял с ящиком в отдалении.
Елена подбежала к Алексею Юрьевичу и шепнула ему нечто. Они отстранились от толпы. Дмитрий увидел это, но не обратил внимания. Он отворотился, не приметив смертельной бледности ее и глаз со слезами в них, будто чистейшие бриллианты. И выразительных движений — сначала ее, потом и мужа. Какая-то буря происходила меж ними.
Но Дмитрий был теперь ненаблюдателен. Ему будто ударили пощечину; и, стараясь понять, за что, он долго припоминал знакомство с Алисой,
