Он проснулся и, вскочив на ноги, с жадным детским любопытством впитывал в себя потрясающую картину.
Те, кому довелось увидеть слияние двух крупнейших рек Западной Сибири, навсегда запомнили это величественное зрелище. Левый, низкий, болотистый берег был до горизонта покрыт водой. А правый, словно вставший на дыбы край древнего материка, крупными обрывами врезался в необъятные водные пространства. Звенящее безмолвие, нарушаемое лишь далеким глухим рокотом, красная от лучей восходящего солнца вода до горизонта и приподнятые доисторическим разломом тектонические плиты материка производили жутковатое впечатление, от которого захватывало дух. Жители средней полосы, стоя на баржах, только сейчас по— настоящему поняли, где они находятся. В этот момент каждый чувствовал себя тем, кто он есть на самом деле, — ничтожной песчинкой перед лицом великой природы. Здесь их крик мог услышать только Бог.
Далекая первая баржа, дымя трубой, стала поспешно уходить вправо, меняя курс на восток, навстречу встающему над разливом солнцу. Приблизительно через час их судно, расходясь с каменными порогами, тоже начнет по дуге описывать плавную циркуляцию, пока стрелка компаса не задрожит на отметке «ОСТ». Баржи, одна за другой, вступали в заболоченное царство Оби. Вера еще спала, по-детски подложив ладонь под щеку. Солнечные лучи вплотную подобрались к ее лицу. Под глазами синели круги, веки слегка подрагивали. Наверное, жене что-то снилось. Сейчас она была бесконечно далека от сибирского водораздела. Там, где она находилась, было тепло и нестрашно; там по утрам ветер доносил в открытое окно запах свежего хлеба; на столе, на скатерти стояли цветы, и еще была жива мама… Алексей аккуратно, с глубокой нежностью, поправил на ее плечах влажное пальто.
Железная дверь рубки хлопнула, и по трапу спустился небритый человек в брезентовом плаще.
— Санька, никуда не отходи от мамы, — быстро шепнул Алексей застывшему возле фальшборта сыну. Санька, не отрывая глаз от необыкновенного вида, кивнул головой. Осторожно переступая через лежащих на палубе людей, Алексей направился к небритому человеку.
— Две буханки хлеба и полведра вареной картошки, — не глядя на него, сказал матрос, облокотившись на планширь. — За все пять червонцев.
За пятьдесят рублей можно было скупить весь товар на полке сельского магазина. Ровно за столько они с Верой продали пианино и шкаф с книгами. Но Алексей, даже не раздумывая, сразу кивнул головой. Первые сутки на реке научили его не думать о будущем.
* * *
…Эти сутки, наверное, были самыми тяжелыми в их жизни. Никто не знал, сколько им придется плыть, люди расселись на палубе и в общем молчании провожали взглядами уходящий вдаль берег со старинной крепостью на гребне мыса. Никому в голову не приходило, что путешествие по воде может оказаться долгим. Люди еще не привыкли к сибирским просторам.
Прошел час, за ним другой, затем третий. Небо из светло-серого постепенно превратилось в голубое, потом в ярко синее, потом выцвело и покраснело, а караван судов, все так же монотонно продолжал плыть по середине широкой, медленной реки. Далекие крутые берега уже загорелись красным закатом, а ссыльные, сидя на чемоданах или просто на корточках, все ждали, что вот-вот, за следующим изгибом Иртыша, баржи повернут в какой-нибудь залив и причалят к поселку, где есть тепло, есть еда, где живут люди.
Измайловы ждали вместе со всеми. Словно желая передать жене часть своей силы, которой на самом деле не было, Алексей крепко сжимал ее ладонь в своей руке. Главным качеством мужчины всегда считалось умение держать удары судьбы и закрывать от них своих близких, но в тот, первый день на реке, Алексею самому нужна была помощь. Он понимал, что от его фальшивой уверенности будет еще хуже, а нужные, правильные слова никак не находились.
— Леш… — спросила его тогда жена. — Мы ведь всего на неделю, да? До ответа из ГПУ?
Муж машинально кивнул головой, посмотрел на нее, не выдержал и отвернулся. Вера, Вера… Она придумала призрачную надежду, не желая мириться с действительностью. Алексей сглотнул вдруг подступивший к горлу комок и, пряча глаза, молча погладил руку жены. Санька сидел рядом и, насупившись, с вызовом смотрел: то на заходящее солнце, то на реку, то на лица сидящих рядом людей. Он словно хотел показать всем и каждому, что отныне он тоже будет защищать свою маму.
Закат потух, потемнело. Люди жались друг к другу, кто-то прямо на железной палубе жег тряпки. Уже в ночном мраке Алексей достал из узлов всю одежду, обходя людей, принес с кормы два куска брезента и соорудил из чемоданов ненадежный, шаткий лежак.
— Ой лышенько, — вздыхала сидящая рядом на мешке баба в пуховом платке. — На смерть везут людину…
День был тяжелый, но ночь была еще тяжелее. Вера и Санька уснули лишь под утро, когда над рекой поплыли первые клубы тумана. Алексей, ругая себя последними словами, так и не сомкнул глаз. Продукты, взятые из дома, давно закончились, его жена и сын легли спать голодными, они ничего не сказали, но от этого было только хуже. Вместо того, чтобы суетиться, что-то искать, перевернуть всю баржу, но найти, он, как и все остальные, сидел и покорно ждал, когда их высадят на берег, прямо возле продуктового магазина. Ему надо было еще засветло подготовить место для ночлега, найти брезент и соорудить что-то вроде палатки, а он, как тряпка, сидел и ждал, когда кто-то побеспокоится о его семье…
В ту ночь он клялся себе больше никогда ничего не ждать и не надеяться; другой жизни не существует, она прошла и растворилась где-то за спиной — есть только здесь, и сейчас; есть река, мороз, черное небо и голодные, замерзшие жена и сын. И им надо любой ценой выжить в этом диком краю, среди людей, постепенно забывающих, что они люди.
Ранним утром, как только на реку опустился туман, он познакомился с матросом из команды. Результатом знакомства стали две буханки хлеба, несколько луковиц и морковь. А сегодня, вот, еще и картошка…
— Вот, возьмите. — Алексей оглянулся по сторонам, незаметно отсчитал пять белых бумажек и сунул их в раскрытую ладонь человека. Речник, продолжая смотреть на реку, спрятал деньги в карман брезентового плаща. Оставалось решить еще одну проблему.
— Послушайте, — решительно сказал Алексей, — я дам вам еще пятьдесят рублей, дам сто, отдам твидовый костюм, почти новый. Только дайте взглянуть на карту. Мне хватит трех минут. Я никому не скажу…
Матрос подумал, сплюнул за борт и медленно, словно нехотя, повернулся к Алексею. Его прозрачные, слезящиеся глаза не выражали ничего, кроме усталого равнодушия:
— Карта у капитана. Нам запрещено говорить ссыльным
