произносить этих слов не имел права. Но дядя понял то, что хотел сказать Федор. Нисколько не смущаясь, он закончил его фразу вопросом:
— Умереть может? Ах как это печально,— уже цинично продолжал дядя.— А у меня у самого двое детей умерли, мальчик и девочка... Что же мне теперь?— Он помолчал, а потом добавил: —Я так знаю: бог дал и бог взял, если ему будет угодно...
Федор уже понял, что разговаривать с этим человеком бесполезно, и потому попытался скорее от него отвязаться.
— Ну ладно,— сказал он,— племянница ваша в целости и сохранности, ничего с ней не случилось. Она уже здесь на пристани, на вашей земле. Так что, какие еще могут быть вопросы?
Чувствуя, что намеченный план срывается и молодой человек полностью уверен в своей правоте, дядя неожиданно закричал во всю силу:
— Полиция! Полиция! Сюда! Господа русские обидели мою несовершеннолетнюю родственницу!
Появились полицейские.
— Что здесь происходит? — спокойно спросил один из блюстителей порядка, поправляя у подбородка ремешок каски.
Дядя начал объяснять.
— Где ваша племянница? — перебил его полицейский.— Я сам хочу с ней говорить.
— Вот...— посмотрел дядя в ту сторону, где она только что стояла, и не увидел ее.— Куда же она делась?
Ее действительно уже не было. Воспользовавшись суматохой, девочка убежала с пристани, прижав к груди темный пузырек с микстурой и крепко зажав в кулаке таблетки.
— Так где же ваша племянница? — снова повторил вопрос полицейский.
— Не знаю... Но она была здесь... Была! Все видели... Они могут подтвердить,— обратился он к стоящим ребятам.
Но те молчали, и полицейские, постояв еще немного, неторопливо пошли вдоль стоящих у причала светлых океанских кораблей. Федор посмотрел на обескураженного дядю, и тут вдруг ему пришла мысль: «А не попытается ли этот человек выместить потом на девочке свою злость, не попытается ли он в чем-то повлиять на ее родителей? Ведь она самовольно пришла на советский теплоход... А кто знает их, родителей, как они к этому отнесутся? Я же с ними не знаком! А потом...»
Федор еще раз взглянул на дядю и понял, что этот человек может сделать все.
Сбегав в свою каюту, Федор появился на пристани, держа в руках маленькую железную баночку — крем для обуви. Он захватил его с собой в дорогу, думая, что пригодится, но так ни разу не открыл.
— Это вам как сувенир,— подошел он к мужчине.— И будем считать, что инцидент исчерпан.
Увидев нераспечатанную банку гуталина, мужчина растаял.
— О месье! — сказал он нараспев.— Я вами очень доволен... Примите мою благодарность... Такой подарок! И это в то время, когда цены на нефть поднялись...
«А при чем тут нефть? — подумал Федор.— Очевидно, он имеет в виду, что гуталин делают из нефти...»
А мужчина продолжал:
— Я приношу свои искренние извинения вам, месье, за беспокойство...
Но Федор перебил его.
— Прошу вас выполнить оДну мою просьбу,— сказал он.
— Какую? — как можно вежливее спросил мужчина.
— Прошу вас никогда никому не рассказывать об этом случае и никогда не напоминать о нем ни девочке, ни ее брату. Никогда! Вы поняли? Вы можете мне это обещать?
— Конечно! Конечно, месье! Даю вам слово порядочного человека...
Вокруг захихикали, но дядя на это не обратил внимания.
Он продолжал кланяться и рассыпаться в комплиментах даже тогда, когда теплоход уже отошел от пристани.
ЗДРАВСТВУЙ, ТОВАРИЩ!
Павел впервые увидел город, который, казалось, никогда не спал. Его неумолкающий шум заполнял улицы даже ночью. Стихнувшие под утро сирены машин сменяли скрип открывающихся ставен, жалюзи, крики шоферов, развозящих ранний товар, громкий лай усердных собак и визгливые возгласы быстроногих мальчишек — разносчиков газет.
Павел вышел из гостиницы, едва забрезжил рассвет. Не спалось. К тому же он решил обязательно отыскать до завтрака тот мост, о котором рассказывала Элен и который, как она говорила, находился где-то совсем рядом. Хотелось взглянуть на чугунную оправу его камней, которая уже несколько веков держит это уникальное сооружение.
...Они приехали в этот город вчера во второй половине дня и разместились в шикарной гостинице, сплошь застеленной мягкими коврами. Ковры были везде: в холлах, на лестнице, в широких проходах этажей. В сочетании с белым мрамором стен и искусственным дневным светом, падающим откуда-то сверху, они придавали гостинице особенно богатый и парадный вид.
Войдя в отведенный ему номер и оглядев апартаменты, Павел перво-наперво направился к сверкающему своей металлической белизной умывальнику. Он уже хотел было открыть кран и пустить воду, как в дверь постучали.
— Кто там? — подошел он к еле заметному в стене квадрату, сбоку которого был ввинчен массивный набалдашник.
— Это я, Элен,— услышал он голос переводчицы.— Быстрее, быстрее в ресторан обедать. В темпе...
«Ну вот,— с досадой подумал Павел,— умыться даже не дадут... Опять «быстрее» и опять «в темпе»... Но что поделаешь? Ordnung ist Ordnung[1], — вспомнил он одну из немногих известных ему фраз из немецкого языка, который, хотя и учил пять лет в школе и два года в институте, знал все же плохо.— Что это я по-немецки? — смотря на тонкую, как вязальная спица, струйку воды, поймал себя Павел на мысли.— Здесь на этом языке никто не говорит...» — И, почувствовав (уже в который раз!), что ему так хотелось бы знать хоть какой-нибудь иностранный язык, вышел из ванной комнаты.
Спускаясь вниз, Павел обратил внимание на обилие ярких плакатов, расположенных так, будто кто-то взял в руки игральные карты, закрыв углы каждой из них, и образовал разноцветный веер. На плакатах была помещена реклама.
Она знакомила посетителей гостиницы и с модами летнего сезона, и с лучшими национальными блюдами, и с автомобилями, которые выпускает та или иная страна, и с музыкальными инструментами разных народов, и еще со многим другим, чего Павел даже не мог понять.
«Америка, Япония, Австрия...» — складывал он латинские буквы, четко выведенные на плакатах, и удивлялся тому, какая представлена здесь широкая информация о мире.
Ресторан гостиницы встретил туристов мягким светом и как бы сразу поглотил их. Сев за один стол с Любой и двумя юношами из своей группы, имен которых он так и не знал, Павел огляделся.
Сбоку над оркестровой сценой висела большая луна. Она медленно вращалась в окружении золотистых звезд, в изобилии рассыпанных по темному фону. Луна улыбалась
