племени выжили, – сказал он. – Пауоу и Тахи. Они здесь?
Один охотник встал. Атлатль не сразу вспомнил имя этого человека, которого видел на предыдущих Собраниях. Его звали Сихатт.
– Ты проделал такой долгий путь напрасно, Нутау, – ответил он. – Здесь тебя не ждут. Особенно после того, как ты со своим сыном пытался утопить Пауоу и Тахи.
– Нет! – воскликнул Атлатль. Последние слова охотника возмутили его. – Мы…
Отец положил ему руку на плечо, приказывая таким образом замолчать.
– У тебя на шее когти медведя? – спросил у юноши незнакомый ему охотник. – Как такой, как ты, смог их добыть?
Прежде чем Атлатль успел ответить, Нутау еще раз слегка надавил ему на плечо и произнес спокойным голосом:
– Значит, племена считают, что мы пытались утопить их? Кто вам такое рассказал? Пауоу или Тахи?
– Даже если это неправда, – отозвался Сихатт, – зачем ты привел сюда сына? Это он разозлил богов и вызвал наводнение. Мы все отворачиваемся от вас.
– Нет, – ответил Нутау с такой уверенностью и силой, что презрение Сихатта сменилось беспокойством. – Мы будем требовать своего права предстать перед обвинителями и быть услышанными Советом всех племен.
– Тогда ищите старейшин сами, – пожал плечами Сихатт. – А от нас не ждите никакой помощи.
Глава двадцать девятая
– Неудивительно, что Пауоу говорит всем, будто я пытался его утопить, – произнес Атлатль. – Помни, что я пообещал только лишь постараться относиться к нему с уважением. Не думаю, что у меня это получится, когда я его снова увижу.
Он попытался таким образом немного отвлечь отца: после разговора с охотниками Нутау брел, уныло опустив плечи. Теперь они направились к самому центру лагеря.
Атлатль догадывался, что именно гложет отца, и слова Нутау только подтвердили его мысли.
– Ты слышал, что сказал нам Сихатт. Другие племена в долине серьезно отнеслись к предупреждению водомерного камня и вовремя нашли место на возвышенности, чтобы спастись. И я должен был поступить так же.
Атлатль не мог подобрать для отца слов утешения, которые не казались бы лживыми. Они оба понимали, что это была обязанность вождя племени. И Нутау не выполнил ее.
До них донесся гомон играющих детей.
– Ты знаешь, что я не очень люблю общаться с детьми, – печально произнес Нутау. – Но как много я бы отдал за то, чтобы сейчас хоть один из них донимал меня своими вопросами.
Юноша положил руку отцу на плечо. Нутау накрыл ее своей ладонью, но не поднял глаз. Так они шли, и Атлатль смотрел прямо перед собой, вспоминая совет Вавацеки в то утро, когда изгнали Тигренка: «Смело смотри им в глаза. Многие тебе сочувствуют и скоро простят совершенные тобой ошибки. Но если ты покажешь слабость, этого они никогда не забудут».
Ему было больно вспоминать те времена, когда Вавацека и Тигренок были живы, и Атлатль утешал себя мыслью о том, что оба они навсегда останутся в его памяти и песнях.
От группы детей отделилась одна девочка и побежала к ним. Она напомнила ему Нуну. Как много бы отдал Атлатль за то, чтобы снова увидеть малышей его племени, спешащих навстречу! Он почувствовал на глазах жгучие слезы. Как страшно, наверное, было Нуне, когда вода с головой накрыла ее…
Девочка приближалась и бежала все быстрее.
Юноша несколько раз моргнул, не веря своим глазам.
– Атлатль! Атлатль! – закричала Нуна. – Ты здесь! Я знала! Знала! Я знала, что ты вернешься к нам!
Она бросилась к Атлатлю и, раскинув руки, одарила его широкой улыбкой.
Юноша встал на колени, обнял и подхватил ее на руки. Нуна прильнула к нему и прижалась щекой к его щеке.
Нутау стоял возле них, и слезы текли по его лицу, когда он гладил Нуну по голове. На памяти Атлатля отец никогда не проявлял никаких эмоций, кроме гнева. И уж точно он не подходил к другим с нежностями.
– Нуна, – молвил Атлатль. – Ты жива!
Если с девочкой было все в порядке, то, возможно, выжила и Вавацека!
– Конечно, глупый, – ответила Нуна. – С чего мне умирать?
– Наводнение, – сдавленным голосом произнес Нутау. – Как же ты…
Тут к ним подошла Тахи, а за ней прибежали еще трое детей из их племени.
С одной стороны, Атлатлю хотелось опустить Нуну на землю и протянуть руки, чтобы обнять Тахи. Но в то же время он с горечью вспомнил, что его с Нутау обвиняют в попытке утопить ее и Пауоу.
У Атлатля уже начала болеть нога из-за веса Нуны, но все же, когда Тахи подошла к ним, он продолжал крепко держать малышку, как щит.
– Кто-нибудь еще выжил из племени? – спросил девушку Нутау.
Тахи кивнула:
– Вавацека спасла остальных. Когда вы с Атлатлем ушли на холмы, она услышала, как разливается вода, и стала кричать, пока все ее не послушались и не забрались повыше. Мне рассказали, что члены племени добрались до безопасного места на голой скале, и там им удалось спастись от первого удара воды. Когда вода заполнила всю долину, они забрались еще выше. Выжили все, кроме самой Вавацеки: она утонула, когда помогала Нуне взобраться на безопасное место. Мы оплакали Вавацеку и спели ей песни для загробной жизни.
Горе камнем сдавило грудь. Атлатль поставил Нуну на землю и стиснул челюсти, чтобы сдержать слезы.
Тахи легонько дотронулась пальцами до предплечья юноши.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Жаль вас обоих.
Нутау подошел к сыну, притянул его к себе и крепко обнял.
Чувства переполняли Атлатля. Узнав, что племя выжило, он испытал не только облегчение, но и глубокую скорбь из-за гибели Вавацеки. И неопределенность из-за ситуации, сложившейся с Тахи и Пауоу. И тепло отцовских объятий.
Он прижался лицом к груди Нутау и заплакал.
Глава тридцатая
Атлатль мог припомнить только один случай, когда на Собрании всех племен старейшины созывали Совет правосудия.
Однажды шутки ради двое юношей из одного племени украли у другого племени мясо, висевшее на плетеной сушилке. В отместку четверо молодых людей разрушили палатки в племени обидчиков. Взрослые охотники с обеих сторон стали угрожать друг другу. Мир удалось заключить только тогда, когда виновники предстали перед Советом правосудия и извинились друг перед другом.
Тогда, как и сейчас, все происходило днем. Ночью при свете костра всем собравшимся было бы трудно разглядеть обвиняемых и обвинителей.
Тогда, как и сейчас, все старейшины сидели на открытой лужайке у подножия лысого холма. Позади старейшин стояли палатки стойбища, а за ними находилось узкое ущелье с протекавшей рекой.
Мужчины, женщины и дети из разных племен расселись на склоне, глядя на старейшин и на видневшееся за ними стойбище.
Атлатль, Нутау и Банти стояли у самого подножия холма, между старейшинами и всеми остальными людьми. На земле возле ног отца и сына лежали их узлы и копья; если старейшины осудят их, им придется немедленно покинуть стойбище.
Ветер задувал от подножия холма к вершине, и это означало, что люди на склоне могли ясно слышать весь разговор между старейшинами, обвинителем и обвиняемыми. Это было важно. Хотя именно старейшины принимали окончательное решение, Атлатль знал, что для вынесения справедливого приговора они опирались на общее мнение всех, кто сидел на склоне холма.
– Начнем, – провозгласил самый пожилой из старейшин и указал на Банти. – Какие обвинения ты предъявляешь этим двоим?
– Во-первых, – начал тот и закашлялся. Раньше лицо дяди напоминало Атлатлю морду волка, а теперь его кожа казалась стянутой, и шаман больше походил на орла. – Мальчик-калека привел в наше стойбище хищника и поставил его жизнь выше благополучия племени. Затем мальчик-калека навлек наводнение на наше племя, потому что не послушался старейшин. Мы все должны изгнать его и отвергнуть.
«Мальчик-калека»… Атлатль почувствовал, как его уши вспыхнули от гнева.
– А второе… – Банти снова закашлялся и захрипел, прежде чем смог собраться с силами и повысить голос. – Этот же мальчик-калека мог спасти от наводнения
