в свое неуклюжее тело калеки в Москву.
Но я отогнал от себя грусть и огляделся по сторонам.
В свете луны я видел великолепный ночной пейзаж. Мне хотелось его оставить в памяти, и я жадно впитывал окружающую красоту.
Маленькие каменные домики со светящимися окнами и дымом идущем из труб, напоминали новогоднюю сказку.
Стены и башни замка выглядели, как из рыцарского романа, а окружающая природа выглядела загадочно и торжественно словно собиралась меня провожать.
Человек с факелом отвязал лошадей и пошел в сторону ворот.
Мы тронулись в путь. Проезжая по Розенлаарю, я увидел дом Ван Дейков. В окошках горел свет.
Значит дом не сгорел полностью и его смогли потушить. Меня это подбодрило.
Мы ехали шагом и примерно за полчаса добрались до подножия холма, где вчера я собирался держать оборону от своры собак, в итоге пронесшихся мимо меня.
На вершине холма находился трактир «У Оленя»
Монахи остановили лошадей.
— Слезай, — впервые за день обратился ко мне один из них. Я спешился.
— Дальше пойдешь сам, нам туда нельзя. В полночь пробьет колокол — дальше ты знаешь. Но давай без глупостей, не вздумай бежать, мы тебя тут же к праотцам отправим. Да и некуда тебе бежать дальше лес, а внизу мы. Тебе понятно?
Я смотрел на их капюшоны, которые скрывали лица.
— Понятно. Ну давайте, мужики, счастливо оставаться! Спасибо за прогулку. С вами было приятно поболтать.
Монахи не отреагировали на мои слова.
Я похлопал свою лошадь по шее, ощутив ее гладкую теплую шерсть и зашагал сторону трактира.
Было свежо и уже тянуло дымком. Видимо, трактирщик наверху уже разжигал костер.
Скинув капюшон с головы на плечи, я разглядывал ночное небо.
Я поднимался по тропе без особых усилий, думая о предстоящем возвращении в Москву.
Когда я взошел на холм, то увидел трактирщика и его жену, суетящихся у уличной коптильни.
Рядом с коптильней стояли мешки с опилками для копчения, и разделанная полутуша.
Они не удивились моему появлению и поздоровались со мной.
— Привет Девитт, почему не спишь?
Я посмотрел на этих бедолаг, вспомнив, что говорил об их судьбе Бартель Тиельманс.
— Доброй ночи. Мне не спиться я решил прогуляться.
— Желаешь поесть или пива? — трактирщик был поглощён занимающимся огнем и не смотрел на меня.
Его жена сновала между уличной коптильней и трактиром, вынося снедь и нужную посуду.
— Сегодня за счет заведения.
— Пожалуй нет, я сыт, спасибо… — я смотрел на этих добродушных людей и мне стало не по себе от того, что мое отбытие должно было стать причиной пожара, в котором они сгорят.
Костер разгорелся и уже давал много света и тепла. Тайком глянув на башенные часы, я увидел, что до полночи осталось пять минут.
И тут я вспомнил, что Себастиан дал мне записку Элайны.
Я на автомате стал искать карманы, но вспомнив, что в этом мире они еще не придуманы, полез в кошелек.
Среди монет я нащупал свернутую в трубочку записку.
Я уселся поудобнее на снег недалеко от костра и развернул её, чтобы прочесть.
В следующее мгновение я подскочил, как ужаленный. Мне было трудно сдержать свой гнев. Я скомкал записку со злостью и швырнул ее в огонь.
Трактирщик уставился на меня удивленно спросил:
— Девитт, у тебя все в порядке?
Отблески огня играли на его лице в точной прохладе.
— Если хочешь остаться жив, затуши костер и не копти сегодня тушу. Сделай это завра, когда я снова приду в полночь.
— Что с тобой ты болен? Ты бредишь, Девитт?
Я ничего не ответил, развернулся и зашагал обратно в Розенлаарь вниз по склону холма. Мои планы резко поменялись.
Трактирщик с женой молча провожали меня взглядом смотря мне вслед.
Часы пробили полночь.
******
Мне было не по себе от того, что я прочитал в записке
Элайна писала, чтобы я не верил ни единому слову Бартеля Тиельманса.
Ее силой принуждали перейти в монашество, принять монашеский сам в женском монастыре.
Это была та часть владений Аббата, о которой ходили самые отвратительный слухи.
Католические священники явились к ужину в дом лавочника Ван Дейка и сообщили, что его дочь ждет или монашество, или экзорцизм.
Они утверждали, что в нее вселился еще один бес. Родной брат моего беса. Контролировал процесс сам Бартель Тиельманс.
Мне стало понятно, что это именно он подстроил все таким образом, чтобы отлучить Элайну от дома и переселить ее поближе к себе.
Та, которую я любил, очень боялась наказания за записку и умоляла уничтожить ее после прочтения. Мне даже показалось что я увидел засохшие капли ее слез на фактуре бумаги.
«Вот тварь! Обезьяна говорящая!», — думал я про Бартеля, решительно спускаясь по склону.
С одной стороны, он действительно обладал информацией о моем перемещении в чужое тело. Никто кроме меня не мог знать подробности из моей московской жизни.
Списки в Католической Церкви говорили о том, что все что со мной происходило — не сон.
Мне явно передали эту информацию через Барта для того, чтобы я понял, что все серьезно.
Он воспользовался положением в своих целях, превысил свои полномочия.
Бартель Тиельманс был не глупым. Он быстро сообразил, как ему заполучить двух зайцев.
Он избавляется от меня и получает Элайну.
Я был уверен, что аббат без зазрения совести передаст мою любимую в руки этого животного, потому что у аббата появился бы рычаг на самого наместника Великого Инквизитора во Фландрии.
Наш барон Ван Туйль по факту был вассалом аббата.
Аббат не упустит возможности иметь и использовать компромат на брата, который из-за своей страсти нарушал обет монашеского безбрачия.
Элайна против своей воли сводила с ума Бартеля Тиельманса, который обезумел настолько, что был готов держать девчонку в заточении и творить с ней все что ему заблагорассудиться.
Я свернул резко вправо, так чтобы выступающий склон холма скрыл меня от взглядов монахов. Мне нужно было их обхитрить и уйти незамеченным.
Я продолжил свои размышления.
Сначала Бартель рассчитывал, что аббат сожжет меня прилюдно, но появление барона спутало ему все карты.
Затем слух о моем прибытии, молниеносно дошел до Ватикана. Уж не худощавый ли дрищ туда стуканул? Впрочем, это и спасло меня.
Ведь благодаря ему на следующий же день после моего появления прибыли эти двое. Они скорее всего тусуют где-то неподалеку. Ночь пути. Амстельштадт, Гарлем? Неважно.
Так, что со временем нужно будет его поблагодарить.
Бартель не мог убить меня, потому что должен был соблюдать устав, в котором было
