об этой рукотворной горе от тех, кому довелось побывать в городе.
Это был Зиккурат, храм, в котором Черноголовые молятся своему божеству, в котором они приносят ему жертвы.
Уш-Кун не мог отвести глаз от Зиккурата.
Он пошел к нему, как отбившаяся от стада овца идет на зов своего хозяина.
На полпути он понял, что именно там, в Зиккурате, Черноголовые хранят свои главные тайны, свои самые удивительные вещи.
Значит, туда ему и следует проникнуть.
Прячась за домами и пригибаясь к земле, дикарь подобрался как можно ближе к Зиккурату. Теперь он мог видеть его весь, от огромного основания до крыши, упиравшейся в самое небо.
Перед входом в Зиккурат стояло целое стадо огромных каменных быков. Быки были огромны, больше любого быка, какой когда-либо топтал степную траву, больше любого животного, которого когда-нибудь случалось видеть кочевнику.
И у них… у этих удивительных животных было не четыре ноги, а целых шесть!
Уш-Кун загляделся на удивительных каменных быков – и едва не попался.
В самый последний момент он услышал приближающиеся шаги и увидел воинов в круглых шлемах и блестящих доспехах, с обнаженными мечами в руках.
Уш-Кун заметался в поисках какого-нибудь укрытия – и тут заметил большой, богато украшенный сундук, который стоял возле ступеней храма.
Уш-Кун приоткрыл сундук и юркнул в него как раз за мгновенье до того, как воины в круглых шлемах заметили его.
Степной кочевник перевел дыхание и возрадовался тому, что сохранил свою ловкость, не поддался магии Черноголовых. Сейчас он немного переждет и выберется из сундука…
В сундуке были сложены одежды.
Конечно, Уш-Кун не мог видеть в темноте, как они красивы, но ощущал их нежную, шелковистую мягкость, так не похожую на ту грубую одежду, которую носили он сам и его соплеменники.
Судя по звукам, воины остановились как раз возле сундука, в котором прятался кочевник. Один из них что-то сказал на незнакомом языке, и вдруг сундук сдвинулся с места и закачался. Должно быть, его подняли и куда-то понесли.
Наконец сундук поставили.
Уш-Кун дождался, когда носильщики и сопровождающие их воины уйдут, и хотел уже выбраться из сундука – но тут совсем рядом снова раздались шаги и голоса многих людей.
Кочевник снова затаился в сундуке, дожидаясь более благоприятного момента.
Снаружи доносилось удивительное пение, певучие, ритмичные речи на языке Черноголовых.
В какой-то момент все голоса стихли, наступила тревожная тишина, и в этой тишине прозвучал торжественный голос, который произнес непонятные слова:
– Сафаиль рошаммон!
А потом… потом послышался странный, устрашающий звук.
Словно где-то поблизости рокотал гром…
Уш-Кун невольно вспомнил ночные грозы в родной степи, танец ослепительных молний, вспышки яростного белого пламени, загорающиеся, как свечи, одинокие деревья…
Неужели магия Черноголовых научила их приручать даже степную грозу?
Рокот, раздававшийся совсем близко, испугал кочевника – но в то же
