непонятное. Она временами признавалась себе, что любит Еди и не представляет жизни без него, а бывало, она почему-то просто ненавидела его. И сейчас Дилбер, прислушиваясь к разговору Хораз-ага с Еди, не могла дать себе точного ответа, какое чувство перебарывает — любовь или ненависть. «А вдруг Еди скажет отцу, что любит меня, и я, мол, его люблю… Что тогда?! — сердце Дилбер забилось, как в лихорадке. — Я же ведь не смогу перед отцом подтвердить его слова. «Врет он все, не верьте ему, отец!» — крикну я ему в лицо, да, так и сделаю, а отец его выгонит вон. Если об этом узнает Кошек, то к добру это не приведет. Надо войти к ним и прервать их беседу», — наконец решила Дилбер и уже схватилась было за ручку двери, но голос отца заставил ее застыть на месте.
— Я и говорю тебе откровенно, Еди-хан, в мире нет плохих людей, есть только люди со скверным характером, — начал задумчиво Хораз-ага и сел на кровати, свесив ноги. — А скверный характер, что грязь на теле, можно очиститься от нее. Говорят: «Горбатого могила исправит», но ты не верь этому. При желании, при большом желании, все поддается исправлению, а у такого молодого, как ты, и подавно…
— Я часто спрашиваю самого себя, почему я такой, ведь в нашей семье все степенные, уважаемые люди. А я… Может быть, я несчастный? Может быть…
— Постой, не торопись, Еди, вешать на себя ярлык несчастного. Я тебе расскажу одну байку про счастье. Быль это или выдумка, судить не берусь, за что купил, за то и продаю… Так вот, говорят, что бог наделил всех людей счастьем поровну. Сколько на свете людей, якобы столько же счастья витает в небе, птицами счастья называются они. И птица счастья, оказывается, садится на голову человека, для которого она предназначена, всего лишь один раз за всю его жизнь. У одних такое случается в раннем детстве, у других попозже. Во-от, если человек изловчится и поймает свою птицу счастья, пока она сидит у него на голове, тот якобы бывает счастливым, а если кто ее упустит, тот потом разыскивает ее всю жизнь, но не всегда безуспешно, — Хораз-ага выдержал паузу, а потом добавил: — Поэтому нельзя торопиться быть счастливым, счастье, оно тебя не минует, да только надо быть всегда готовым схватить его за ноги. Терпеть и надеяться, надеяться — терпеть…
Они проговорили до глубокой ночи. Только под утро Еди умиротворенно заснул, счастливый от того, что наконец-то выговорился.
На следующий день Еди отправился вместе с Хораз-ага в пески на пастбище.
* * *
Весна в этом году выдалась сухая, вот уже месяц земля не получала ни капли воды. Дружно зазеленевшие после ранних дождей травы пожухли, словно переболели желтухой. Горячий ветер, ежедневно дувший с востока, уносил с собой последнюю влагу с почвы, превращая ее в сухую пыль.
Хораз-ага, почти всю свою сознательную жизнь проведший в песках, понимал, чем это грозит для овец, и становился с каждым днем все более замкнутым, нелюдимым, то и дело проявляя несвойственную для его натуры сварливость. Прямо на глазах он превращался в суеверного набожного человека. Ежедневно вставая чуть свет, он первым делом вскидывал голову на небо и, если оно было ясным и чистым, а последнее время оно таким было почти постоянно, становился чернее тучи и замыкался в себе на целый день. А если в небе показывалось хоть маленькое пятнышко, отдаленно напоминающее дождливое облако, то он, не отрывая от него взгляда, долго рассматривал его, что-то шепча про себя. Но тучки куда-то уходили, так и не одарив изнывающую от жажды землю дождем.
И сегодня Хораз-ага проснулся, как обычно, очень рано и не преминул посмотреть в небо, правда, не надеясь увидеть ничего хорошего. Но… «О, аллах, неужели мои молитвы дошли до тебя?!» — воскликнул он громко и, вскочив как ужаленный, побежал к отаре, схватив там за рога годовалого козленка, потянул его в сторону высокого холма. Козленок, обиженно мотая головой, жалобно и протяжно блеял.
Еди, уже с год работавший помощником чабана — чолуком, догадался о намерении Хораз-ага.
— Хораз-ага, к чему это, и без того дождь сегодня пойдет! Видите, какие тучи… — несмело обратился к чабану Еди. Ему было жалко козленка, который приносился в жертву богу.
Хораз-ага исподлобья посмотрел на Еди, словно увидел его в первый раз, покачал головой: что, мол, ты понимаешь, несмышленыш эдакий?
— Тучи приходили и уходили и раньше. Не тучи, а боги посылают нам дождь, понял?! Ты лучше иди сбегай и принеси мне веревку, — сказал Хораз-ага, будто отрезал.
Хораз-ага, дотащив упирающегося козленка до вершины холма, молча взял из рук Еди веревку и связал ею ноги жертвенному животному. А потом встал лицом на восток и с жаром взмолился:
— Прими от нас, господи, нашу жертву и ниспошли дождь!
Спустившись с вершины холма, Хораз-ага молча принялся снаряжать верблюда.
— Куда вы, Хораз-ага, ведь еще и чаю не попили?! — удивленно спросил у него Еди.
Хораз-ага сегодня был почему-то особенно возбужден.
— Разве можно вам довериться?.. Сегодня он ушел, — Хораз-ага намекал на сына, — завтра ты уйдешь. Уходите, все уходите… Кто пастух? Для вас он ноль без палочки. Вам науки, космос подавай! Так давайте, летите в космос, а мы посмотрим, как это у вас получится без этих овец…
— Я-то тут при чем, Хораз-ага, ведь это слова вашего сына, — взмолился Еди.
— Моего ли, не моего ли, все едино. Мой сын, ты, да все вы, молодые, словно гости на этой земле, ни до чего вам дела нет… Они, видите ли, ученые… Да если бы вы были учеными, сидел бы я здесь и просил дождя у каждого паршивого облака, как последний попрошайка? Языком молоть так вы ученые, хоть куда!..
Еди виновато потупил взор. Возражать сейчас разгоряченному Хораз-ага было бесполезно, да он был и прав в некоторой степени. Не встретив отпора, остыл и Хораз-ага.
— Я вернусь еще до темноты… Да и не один приеду, слышишь? Если не сумею вернуть сюда сына, так приведу свою дочь Дилбер, и будем мы с ней пасти овец вдвоем… Так что и ты можешь потом уходить, — вдруг опять начал распаляться старый пастух.
— Хораз-ага, я ведь не говорю, что собираюсь уходить. Я…
— А ты только попробуй уйти! Кому же пасти овец, если не тебе или не ему, а? Вы думаете, что я вечный и вечно буду пасти ваших овец, да?! Или вы думаете, что будете сыты вашими бумажками? Я тебя предупреждаю, никуда ты
