поднимется волна восстания».
Наконец добрались до места. Через высокие кованые ворота машина проехала во двор двухэтажного кирпичного здания.
— Добро пожаловать, коллеги, — сказал директор, выбираясь из авто. — Перед вами главный корпус школы. Тут располагаются классы, столовая и спальни. Левое крыло — мальчики, правое — девочки. За главным корпусом учительский корпус, баня, продовольственный склад и котельная.
— Вы сказали, спальни? — удивилась Корра, получая свой багаж.
— Да, вы разве не слушали? — раздраженно ответил Боров. — Пришлось оборудовать под них несколько классов, вот уже полгода наши воспитанники живут при школе.
— Неужели так мало родителей осталось? — поинтересовался Гаттак, следуя за директором.
— Пройдемте в учительский корпус, экскурсию по школе проведу позже.
— Вы не ответили, директор.
— Да что вы⁈
Директор отнюдь не блистал радушием — и Гаттак, и Корра чувствовали это.
Боров резко остановился и выдал злобную тираду:
— Зарубите на носу, молодые люди, большая часть родителей наших воспитанников — мятежники. Полгода назад поступила директива перейти на интернатскую форму обучения.
— Вы отняли детей у их родителей? — изумилась Корра.
— Мы никого не отнимали. Они сами оставили своих детей нам.
— Но почему?
Они уже входили в маленькое кирпичное здание. Обивая ноги от снега о ступени, директор ответил:
— Учитель Корра, насколько я помню? — девушка кивнула. — Вы представляете себе условия, в которых живут мятежники там, в Пустоши?
Корра отрицательно покачала головой.
— Так вот, это бесконечный холод, полгода без светила, голод, болезни и постоянные перемещения. Их все время преследуют отряды клириков. Находят и уничтожают. Пачками. Какой родитель потащит за собой ребенка? — директор пропустил учителей внутрь и зашел за ними. Затем, тяжело дыша, продолжил. — Эти дети — они не заложники. Они наша надежда.
— Надежда на что?
— На то, что нас не убьют в первую очередь, — сурово ответил Боров. — Тут они одеты и обуты, тут их кормят и обучают. И мы целы до тех пор, покуда так все и остается.
— И что, клирикам ни разу не пришла в голову мысль воспользоваться ситуацией? — удивился Гаттак, проходя в маленькую комнатку с одной кроватью и двумя тумбочками.
— Ваша спальня, учителя. На большее пока не рекомендую претендовать, мы и сами стеснены.
Директор поймал на себе вопросительный взгляд Гаттака и нехотя ответил на вопрос:
— Поймите, коллеги, тут не Бороград. Власти клириков не хватает даже на то, чтобы обезопасить себя. Я уже молчу о шахтах и других режимных объектах. Если с этими детьми что-то случится, нас просто сметут. В один день.
— Так почему же еще не смели? — не унимался Гаттак.
— Паритет, — развел руками Боров. — Всех все устраивает. Повстанцы бросили на нас своих детей, понимая, что здесь они в безопасности. Если пойдет молва о том, что мы используем детей в войне с мятежниками, нас просто перебьют местные низшие, которые до этого времени проявляли лояльность режиму. Поселок захватят. Бороград же, в свою очередь, пришлет сюда регулярную армию и проведет тотальную зачистку.
— Если положение вещей настолько ужасное, — сказал Гаттак, — почему Бороград еще не сделал этого?
— А Бороград не всесилен, молодые люди. Пока Северный дает план по урану, нас никто не будет трогать.
— Но вы же сказали, что сейчас шахты остановили выработку. Очистительные заводы стоят, работники бегут.
Директор Боров вышел из комнаты и уже из коридора бросил новеньким:
— Теперь вы понимаете, насколько не вовремя прибыли сюда? Разбирайте вещи, я пришлю за вами. За обедом представлю вас другим учителям и познакомлю с классами. Санузел в комнате не ищите, он на этаже — один на всех.
Глава 12
Первый урок
— Какая абсурдная ситуация, ты не находишь? — спросила Корра, когда они разместились в их скромном жилище.
— Ты о брошенных детях или о единственном санузле на этаже?
— Именно о детях. Не думала, что наши власти настолько глупы, чтобы не воспользоваться этим.
— Ты же слышала ответ Борова. Тронут детей — получат полномасштабные военные действия и срывы поставок.
— Но теперь поставки и без того сорваны, не так ли?
— Этого мы еще не знаем. Вероятно, не все так плохо, как описывает директор. Котельную в скором времени починят, вышку восстановят, и постепенно жизнь в поселке наладится. Ты же не думала, что наш поезд притормозили только ради того, чтобы безнаказанно взорвать городскую котельную и мачту связи? Готов поспорить, было еще нападение, но его не афишируют, боятся паники. Этот Боров знает куда больше того, что сказал.
— Мне тоже так показалось, — согласилась Корра. — Только я сидела в машине прямо за ним и не видела ни его глаз, ни мимики.
— Боров не так прост и определенно что-то скрывает, — заключил Гаттак, — но судить об этом мы сможем лишь спустя время. В любом случае, то, что здесь происходит, нам на руку.
— В каком смысле?
— В прямом, — разведчик уселся на кровать прямо в одежде. — Мне с трудом верится, что Бор не в курсе всего, что здесь происходит. Скорее всего, клирики намеренно пустили ситуацию на самотек. На самом деле, навести порядок в таком маленьком поселке не составило бы большого труда, достаточно пригнать сюда корпус клириков и проредить население. Детей они не трогают лишь до поры до времени, это их страховка.
— Но зачем Бору позволять этому конфликту тлеть и дальше?
— Чтобы нам с тобой было проще внедриться. Я уже думал над этим и понял, что наша миссия была запланирована задолго до нашего с тобой появления на свет. Тактика тотального уничтожения мятежников ни к чему не привела, и Бор эту тактику изменил. Он уже длительное время усыпляет бдительность повстанцев, дает им маневрировать, разрастаться. С каждым днем они действуют все наглее, прирастают новыми сторонниками. Бор намеренно дает им поверить в собственные силы.
— А что, если ты ошибаешься? Что, если подобная картина наблюдается повсюду? Мы с тобой знаем лишь о том, что происходит в центре, но о том, что происходит на периферии Родины, достоверно не знает никто.
— Не так давно ты обвинила меня в вероотступничестве, — строго сказал Гаттак, — твои слова я могу интерпретировать так же.
На это Корра ничего не ответила. Она видела одно — контроль над низшим сословием Родины ускользает из рук высших. Клирики уже не справляются, атаки на ключевые узлы инфраструктуры происходят все чаще. А Великий Бор при этом молчит. Учитывая, с какой скоростью их готовили, Корра начинала догадываться, что такое положение вещей складывается везде на периферии Родины. Страна проваливалась в хаос гражданской войны, и, вместо жесткого подавления восстаний и бунтов, Бор засылает в стан врага того, кто может из маленьких очагов сопротивления разжечь бушующее пламя настоящей революции. Думать о последствиях такого странного решения девушке не хотелось, а потому она предпочла сменить тему разговора:
— Что мы будем делать дальше?
— Работать, — как можно беззаботнее ответил Гаттак. — Не забыла? Мы с тобой теперь учителя. Познакомимся с нашими подопечными, а дальше сориентируемся.
Он вел себя так, словно не понимал мыслей Корры. Эта глупая девчонка пока не осознала, во что ввязалась. Сложившаяся в стране ситуация видится ей, как грядущая катастрофа, вторая часть великого противостояния высших и низших, в котором низшие обязательно попытаются расквитаться, отомстить за свое обидное поражение, взять у высших реванш. Ничего, думал Гаттак, она поймет. Осознает, когда придет время. Он же видел всю картину целиком (по крайней мере, думал, что видит) и понимал, к чему ведет его Великий Бор.
В третьем часу за Гаттаком и Коррой зашел водитель директора.
— Прошу прощения, — сказал немолодой уже мужчина, переминаясь с ноги на ногу, — директор с утра был не в духе и не представил нас. Сам же я предпочитаю в такие дни помалкивать, больно у Борова характер крут. Меня зовут Вессел, я местный завхоз.
— Я Гаттак, это моя супруга Корра. Я преподаю историю, Корра — музыку.
Вессел кивнул новеньким и сообщил, что их уже ждут в столовой.
— Вся школа собралась, даже послушники.
— Послушники? — удивилась Корра.
— Да. С тех пор, как нашу школу сделали интернатом, рук не хватает, так что определяем наряды и послушания для обоих классов. Дети посменно дежурят в столовой, котельной, бане и аудиториях. Особо «отличившиеся» из нарядов практически не выползают.
— Когда же они учатся?
— Такие не учатся. Это трудные дети, им действительно в классах делать нечего.
— Тянут других детей за собой? — догадался Гаттак.
— Именно. Нам тут только детского бунта
