делать, а-а-а?!
Глава двенадцатая. Раз проблема, два проблема…
— Вот ты дуреха, опять вляпалась!
Раздавшийся над ухом голос был очень знакомым, но Тайка не сразу поняла, кому он принадлежит.
Она с большим трудом разлепила глаза, как бывает после долгого сна, и с удивлением обнаружила, что находится в заснеженном лесу. Уф! У нее словно камень с души свалился. Значит, их все-таки нашли, вытащили! Но кто? Если кругом снег, значит, они уже на навьей стороне?
Взгляд наконец сфокусировался, и Тайка увидела склонившуюся над ней Мару Моревну. Хотя сейчас, наверное, правильнее было бы называть ее Бабушкой Зимой. Седые с редкими черными прядками волосы обрамляли встревоженное морщинистое лицо. Под распахнутой волчьей шубой виднелся наспех намотанный на шею пуховый платок. В своей ноябрьской ипостаси Мара Моревна была похожа на злую ведьму, сошедшую со страниц книги сказок. Если бы Тайка встретила ее такой впервые, наверняка испугалась бы, а сейчас просто немного оробела.
— Где я? — Она села, потерла лоб. Шишка исчезла, как и не бывало.
Ни Яромира, ни Пушка, ни Лиса поблизости не оказалось. На снегу вообще не было никаких следов, кроме вмятины от ее собственного тела. И тут Тайку осенило:
— Я все еще сплю?
— Недобрым сном… — вздохнула Бабушка Зима. — Еще часок-другой проваляешься, и он вечным станет. Что последнее ты помнишь, ведьма?
— Ну, мы шли по пещере с ледяными статуями. Потом Лису стало дурно, а мы с Яромиром столкнулись лбами. Я сперва думала, может, сотрясение у меня. А теперь понимаю — это чары какие-то.
— Верно мыслишь. Продолжай.
— Честно говоря, я понятия не имею, чем нас так приложило. Заклятие Лиса много лет назад сработало, погрузив всех тех людей в мертвый сон. Но мы-то здесь при чем?
— Знаешь, как бывает: вот сидишь в комнате, где все спят, и сама тоже начинаешь клевать носом? Вот тебе и ответ.
— То есть это не статуи решили отомстить Лису и нам заодно?
Бабушка Зима рассмеялась:
— Ишь чего выдумала! Нет, эти люди сейчас далеко-далеко, каждый в своей части Сонного царства. Там, куда им хотелось попасть больше всего на свете. Одни — дома, другие — в гостях, кто-то — у царя на пиру, а иные до сих пор сражаются.
Тайка наконец-то разглядела среди заснеженных ветвей нити, покрытые инеем. Пространство между стволами было заплетено так густо, что казалось, дальше ходу нет. А все ниточки судьбы по зиме стали одинаковыми — не разберешь, где чья, все белые.
— Это что ж, выходит, я больше всего на свете в Нитяной лес хотела попасть? — Она наморщила лоб. — Странно как-то. Я думала, дома окажусь. Ну или у бабушки с дедушкой во дворце.
— Значит, вспоминала обо мне часто, — беззубо ухмыльнулась старуха. — Может, оно и к лучшему. В сонном коконе одной лучше не оставаться.
— Так вы меня выведете! — Тайка обрадовалась, вскочила. — Пожалуйста, Мара Моревна, мне очень надо к друзьям. Они без меня пропадут.
— А я-то тут при чем? — пожала плечами колдунья. — Коли видишь дорожку, так иди, не зевай.
— Но я не вижу! — Внутри заворочался удушливый страх, к горлу снова подступила тошнота. — Все нитками затянуто.
— Это плохо, — нахмурилась Мара Моревна. — А просветы меж ними есть?
— Угу, небольшие.
— Значит, еще не до конца кокон сплелся. Надо спешить, ведьма.
В этот миг начался снегопад — красивый, словно в игрушечном шарике. У Тайки такой был в детстве: с маленьким домиком внутри. Тогда это радовало, сейчас — нет.
— И что я должна сделать? — Ее малость потряхивало. Так, спокойно, без паники. Нужно собраться с мыслями.
— Вспомни, для чего ты здесь, и сверши то, зачем пришла, — Мара Моревна заботливо стряхнула с ее волос снег. — Успеешь, пока хлопья не залепили все нитки, — сможешь уйти. А нет — пеняй на себя, навеки в горе и останешься. Покроется тело синим льдом, застынешь.
Тайка захлопала в ладоши:
— А я, кажется, знаю, что мне надо! Я вот почему про вас думала: хотела спросить, кто такой темный двойник. Он вроде появляется у тех, кто нити судьбы лишился…
Старуха вздохнула:
— Неужто Яромир уже начал преображаться? Я-то думала, он парень крепкий.
— Нет-нет, это я просто заранее… — Девушка вдруг осеклась и ахнула: — Погодите, так вы все знали?! И не предупредили!
— Ты просила воскресить его, и я выполнила просьбу. Что ж, теперь я еще и виновата? — проворчала колдунья, и Тайка смутилась:
— Простите, я не то имела в виду…
— Послушай, деточка… — Мара Моревна больше не сердилась, говорила плавно, неторопливо, словно сказку сказывала: — Не всякая смерть к потере нити приводит. Тех, кого живой водой подняли, такая участь и вовсе минует. А вот прочие способы… Иногда судьба принимает их, иногда нет. Почему так — то одной ей ведомо. Даже я не могла знать заранее. Но коли так вышло, знай: мало-помалу Яромир будет меняться. У каждого из нас есть темная сторона души, но мы учимся сдерживать ее, не поддаваться злу. А когда нить судьбы исчезает, все дурное разом выплывает наружу: гнев, ненависть, зависть черная — все люди подвержены разным порокам. Кто-то может бороться и сотню лет, а иные превращаются в чудовище, лишенное добрых чувств, меньше чем за год.
— А у бессмертных тоже нет нити судьбы? У Кощея, например? Или у Лиса? Они в темных двойников превращаются?
Снег все валил и валил, и у Тайки уже зуб на зуб не попадал от холода. Ну почему она не могла навоображать себе сон с хорошей погодой, а? Застрянешь вот так — и будешь целую вечность мерзнуть.
— У этих вообще все иначе: нить судьбы в кольцо замыкается. Тоже, если подумать, ничего хорошего…
— Я не хочу, чтобы Яромир стал чурбаном бездушным! — Тайке в лицо дохнул ветер, снежинки облепили ресницы. — Наверное, я могла бы разделить свою нить…
— Плохая идея, ведьма. Тогда ты проживешь полжизни, а он — всего половинку твоей. И уже ни яблоками молодильными юность не продлишь, ни живой водой к жизни не вернешь. Он из дивьих, так что даже без нити может прожить дольше, чем ты ему предложишь.
— Но должен же быть способ сделать новую! Не может не быть! — По крайней мере, Тайке очень хотелось в это верить.
— Всякую нить можно спрясть, — согласилась Мара Моревна. — Как когда-то и было сделано на заре времен.
— Да? А кто их спрял?
— Я, — улыбнулась колдунья. — И, предваряя твой вопрос: да, могла бы еще. Но у меня больше нет шерсти. Коли добудешь — приходи,