class="p1">Но трудно давшаяся победа была омрачена известием о пленении племянника Кутузова. Михаил Илларионович очень переживал. Составив подробные отчёты о действиях своей армии, он никак не мог написать письмо супруге с известием о ранении и пленении Павла. Собравшись с духом, описал случившееся, обещал принять все меры по его освобождению. Чувствуя свою вину, добавил, что с племянником сейчас всё хорошо, его содержат в исправности, он идёт на поправку.
Просил смягчить сообщение жене Павлуши, Екатерине Алексеевне, сказать, что он здоров и ему передали посылку с лимонами.
Тем временем артиллерия, как с левого, так и с правого высокого берега, своим метким огнём полностью подавила батареи противника на острове. Плацдарм у переправы, занятый турками на левом берегу, прочно заперли пушки и егеря генерала Булатова с правого фланга, на левом фланге прочно держали турок корпус генерала Эссена и отряд Гартинга. Сообщение по Дунаю также было прервано Дунайской флотилией. Гарнизон турок в Рущуке и дорога на Шумлу контролировались отрядом Маркова.
Началась жёсткая осада. Без провианта и фуража долго пребывать войско Ахмет-паши не сможет. Надо ждать. О чём Кутузов и изложил в рапорте Александру I.
Получив ранее первый рапорт об удачной баталии под Рущуком, во дворе возликовали, пили вино, поздравляли друг друга. Все ждали известий о полном разгроме бегущих турок. Но следом пришли известия о произведённом, по приказу Кутузова, отступлении войска за Дунай. Столько ругани и мерзких слов в адрес Кутузова двор никогда не слышал. Все подготовленные приказы о наградах были отменены. Кутузову были срочно отправлены гневные послания с требованиями подробного отчёта. Даже был подготовлен приказ о полной отставке генерала от инфантерии Голенищева-Кутузова, но император пока придержал приказ, не подписывал. Ждал подробного отчёта и объяснений.
Несмотря на свою старую неприязнь к Михаилу Илларионовичу, он чувствовал, что обстоятельства на Дунае непростые. И решение Кутузова о подрыве укреплений Рущука и отвод войск за Дунай имеет обоснование. Донесения написаны в генеральный штаб, скорее всего, недругами и завистниками Кутузова, коих в армии того времени было предостаточно. Одних наветов на великого Суворова со времён Румянцева и Потёмкина поступало Екатерине Великой тьма. Но хватило тогда государыне выдержки и ума не поддаться эмоциям, защитить старика, о чём потом не пожалела, а обрела славу неувядаемую и уважение своего народа и чопорной Европы.
Осада продолжалась, неся смерти и ухудшения положения в армии визиря. Начали есть павших от бескормицы коней. Попытки прорвать осаду ни к чему не привели. Бои приняли затяжной локальный характер. Наступала осень. Пошли моросящие дожди, что усугубило положение турок на сыром острове. В лагере начались болезни. Личный состав начал уменьшаться естественным образом. Помогали болезни и дезертирство.
Неожиданно в лагерь Кутузова пришёл обоз с продовольствием из Одессы, это проявил заботу герцог де Ришелье.
Но самым неожиданным для Михаила Илларионовича был приезд вместе с обозом красавицы Луксандры.
Она вошла в шатёр смелым шагом. В коротких сафьяновых сапожках из мягкой телячьей кожи, в синем мундире из тонкого сукна, сшитом искусным мастером на французский манер, золотыми галунами, в подбитом мехом ментике, с серой опушкой вокруг милой шейки, на которой мило пульсировала синяя венка. Она лихо козырнула оторопевшему седому генералу и стала докладывать, мешая валашские и французские слова, иногда вставляла, страшно коверкая, русские слова. Он разобрал только одно: «Прибыла в ваше полное распоряжение». Затем кинулась на него, задорно обняла и стала жарко целовать в щёки, губы, шею. Он с трудом оторвал её от себя. Кивнул на вход, приложил палец к губам. Проговорил умильно:
– Мадам, вы откуда? Такое неожиданное счастье для меня, старика.
– Charmian madam, tu es qetil, Luksandra. Comment tu sis arrive ici, mon charme?[10]
Александра раскраснелась, не умолкая ни на секунду, несла какую-то чушь. Про переполох, который устроил генерал после бала, про раздетых мужиков в кабинете, про то, как она испугалась. Как она скучала всё это время по нему. «По сведениям из моего штаба – ты соскучилась! – ухмыльнулся про себя Михаил Илларионович. – Ну что же, будут Вам сведения, милочка. Продолжим игру в шпионы».
В общем, приезд Луксандры был понятен для него. Но действия её опекунов, направивших её сюда, насторожили: «Неужели Анжели иссякает. Прислать Луксандру после всех событий, связанных с его полным провалом. Это странно для маститого шпиона. Может, эти милые валашки хозяина сменили? Нет, надо дождаться возвращения Павла Арсеньевича. Этот разберётся во всех шпионских хитросплетениях».
На следующий день при осмотре позиций в свите посвежевшего за ночь седого генерала присутствовал милый адъютант. Особого удивления не было. Все проявили должное уважение и такт. Завидовали, конечно, но с почтением. Вида не подавали. Хотя ехидную усмешку Ланжерона своим единственным глазом Михаил Илларионович узрел.
На его лице в это утро была повязка. Она, уложенная заботливой рукой, защищала бесчувственный глаз от прохладного ветра и моросящего дождика. Впрочем, на исполнение служебного долга всё это не влияло. Генерала интересовало всё: поведение неприятеля в его лагере, какие были замечены перемещения, выходил ли из своего шатра визирь, были ли ночью перебежчики, что говорят. Подолгу разглядывал в подзорную трубу остров и мокрые стены крепости на том берегу. С отрядом Маркова установили лодочное сообщение, надёжно охраняли силами речного флота. Регулярно доставляли провиант, фураж, исполняли по необходимости прочую разную надобность.
Помощи наглухо запертому бедствующему войску Ахмет-паши не поступало. Измаил-бей сначала принял решение идти на выручку Ахмет-паше. И даже выдвинулся к Бухаресту, но донесения майора Каменского вовремя попали в руки Кутузова.
Главнокомандующий приказал выдвинуть часть войск, ранее придержанных в Бендерах, к Бухаресту и воспрепятствовать продвижению Измаил-бея к Рущуку. В результате своё намерение идти на помощь бей изменил, вернул своё войско на прежнее место.
В Петербурге оценили хитрый манёвр Кутузова, требовали срочно начать переговоры, выставить требование, сложить оружие и сдаться. Но Кутузов знал о приказе султана: каждого сдавшегося казнить, не глядя на предыдущие заслуги и занимаемое положение в иерархии Османской империи. Поэтому, выставлять требование великому визирю сдаться на милость победителям, пока он находится в окружении, было бесполезно. А о переговорах по заключению перемирия и речи сейчас быть не может. Надо придумать для визиря достойный выход из его сложившегося положения. А что думать, Кутузов уже давно всё придумал, но для решения этой проблемы нужно было время. Вот он и выжидал.
А в лагере противника каждый день приносил смерти. Голод, сырость и болезни косили турецких воинов. Но враг ещё был силён. Предпринимать какие-либо решительные действия было преждевременно. Ахмет-паша должен созреть.
Вернулись в штаб, провели
