из-под бровей взглянул на внука и вдруг, впервые за этот злосчастный день, рассмеялся.
— Коли лучший, то что ж — согласен! Будем с тобой на верандочке сидеть, чаи распивать.
— Ну вот, деда, ты все смеешься, — обиделся Митька. — А он в самом деле так сказал.
— Верю, — сказал Егор Николаевич уже серьезно. — Но не о том сейчас речь. Сейчас весь наш дом родной — Россия — горит. О ней думать надо, а не о своих халупах. Об избенке нашей я горевать и не мыслил и тебе не велю. Для русского человека вся наша земля — дом родной. Мы-то и в землянке проживем, а вот чужой у нас и во дворце не усидит, хоть он на семь замков запрись, за семью караулами укройся. Так-то, сынок… Выгоним фашистов — краше прежнего отстроимся. А пока нам с тобой и здесь, в землянке хорошо будет.
Вскипятив воду и остудив ее, дед с помощью Митьки обмыл раненую ногу, смазал рану и перевязал чистым бинтом.
Так вот и прошло новоселье в землянке в Медвежьем логу.
На другой день Митька решительно заявил деду, что пойдет на пожарище за голубями.
— Их ведь никто там и не покормит. Летают, как сироты, над горелым домом, — сказал он.
— Не надо бы отпускать тебя, — покачал головой лесник. — Ну, да гляди сам, ты уже не маленький. Не попадись только иродам в лапы, живьем сожгут. .
— Ты не бойся, деда. Я сперва издали посмотрю, — не караулит ли кто, а уж потом начну голубей ловить.
— Смотри, сынок, ты ведь у меня один.
— Я быстренько, деда. Раз-два и дома, — бодро сказал Митька. — Федьку я не возьму и Шанго тоже. Одному лучше, не так заметно, да и голуби не побоятся, сразу ко мне прилетят. Вот увидишь, как я скоро!.
И, схватив берестяное лукошко, чтобы было куда посадить голубей, Митька побежал по тропинке.
Обойдя стороной засаженное картошкой поле, он присел за кустом, чутко прислушиваясь и приглядываясь. «Черт его знает, может где и сидит фашист?» — подумал он. Перебежав по кустарникам до маленькой рощицы, возле которой стояла их баня, он залег в траву.
— Черти, и баню сожгли. Мешала она, им, что ли? — со злостью прошептал он.
Убедившись в том, что кругом все спокойно, Митька стал потихоньку подкрадываться к пожарищу.
Убедившись в том, что кругом все спокойно, Митька стал потихоньку покрадываться к пожарищу. «К собственному дому, как вор, крадусь», — мелькнула у него недетская мысль, и губы его сурово сжались.
Вот и двор, вот и обгорелая липа. А на ее сучьях… Ну, конечно, вот же они, его голуби, теперь так скучно нахохлившиеся! И на той ветке, и на той вот еще… Все! Все целы! Забыв от радости про опасность, Митька стремглав бросился к липе.
Подбежав к дереву, он засвистел, как всегда, когда гонял голубей. Птицы, увидев хозяина, взлетели. Одни описывали круги в воздухе, другие опускались прямо на плечи мальчика, а Чернохвостка — так та даже села Митьке на голову.
— Голубчики мои, воркунчики… Сожгли наш дом, злодеи, — приговаривал Митька, торопливо усаживая птиц в принесенное с собой лукошко.
Голуби доверчиво давались в руки. Повозиться пришлось только с двумя, самыми молодыми. С трудом поймав их, Митька посадил голубей в лукошко и плотнее завязал тряпку, чтобы не вылетели дорогой.
Издали до слуха его донеслось тарахтенье мотоцикла. Держа лукошко перед собой, он, согнувшись, побежал к лесу.
Пробегая мимо сгоревшей бани, Митька увидел лежавшие на земле веревки, которыми дед привязывал корову и лошадь. «Убежали!» — подумал он. Но, хорошенько рассмотрев веревки, убедился, что они нигде не разорваны. Значит, кто-то просто отвязал и корову и лошадь. Украли, увели, гитлеряки проклятые! Больше некому! Ох, звери! Правильно сказал дед — убивать их надо, как бешеных собак!
«Засяду у дороги, ружье картечью заряжу, и Федьку с собой возьму. Как дам из ружья — хоть одного фашиста да застрелю», — твердо решил Митька на обратном пути в землянку.
Митька позаботился о голубях — устроил им временный домик. Выкопал в косогоре рядом с землянкой небольшую четырехугольную яму с наклоном, так, чтобы в нее не попадал дождь, выложил ее сухим мохом, выпилил четыре дощечки, закрыл яму, засыпал землей и сверху привалил дерном, оставив вход.
— Молодец, Митрий, — похвалил дед. — Настоящий дом выстроил.
Впустив голубей в новую голубятню, Митька задвинул вход дощечкой, оставив две больших щели для воздуха.
Партизанский командир не обманул Митьку. Дня через три, когда лесник уже начал ступать на раненую ногу, вдруг залаял Шанго. Услышав лай собаки, Егор Николаевич поднялся и взял стоявшую около дерева двустволку.
Из-за деревьев вышли трое партизан. Митька сразу узнал одного из них, Колю Маркина, того самого, что провожал его к командиру.
Отогнав Шанго, Митька смело подошел к партизанам. Они поздоровались с ним за руку, как со взрослым. Митька даже покраснел от гордости и тут же подумал: «Вот бы Толька Коровин увидел. Лопнул бы с зависти!»
— А я думал, вы шутили, когда сказали, что придете в гости, — проговорил Митька, любуясь новеньким автоматом, висевшим на плече у Маркина. — Да и дорогу, думал, не найдете.
— Партизанское слово крепко. Обещал наш командир у вас побывать — сам сейчас не смог, так нас прислал, — ответил Коля Маркин. — А насчет дороги, так на это, брат, карта есть. На ней мы вашу землянку уже отметили. Вот так, партизанский связной! — И Коля, подмигнув Митьке, похлопал его по плечу.
Митька не понял, что такое партизанский связной, но по тону Коли почувствовал, что звание это почетное.
Партизаны посидели у костра, угостили Федьку сахаром, попили чаю вместе с дедом и Митькой. Потом Коля Маркин отозвал Егора Николаевича в сторону и о чем-то заговорил с ним. Митьке показалось, что во время разговора партизан несколько раз указал в его сторону.
Оставив леснику немного медикаментов и четыре каких-то больших пакета, партизаны ушли в сторону железной дороги. Митька посмотрел им вслед, а когда они скрылись из виду, подошел к деду и сказал:
— Деда, а ведь у нас почти ничего не изменилось. Раньше колхозники все время к нам в сторожку приходили то насчет дров, то насчет бревен… Теперь вот партизаны приходить начали, а сами — те же колхозники, только с оружием.
Лесник, внимательно посмотрев на внука, ответил:
— Правда твоя, сынок. Они и есть колхозники. Раньше сообща лес рубили, хлеб сеяли. А теперь сообща же за оружие взялись, чтобы родную
