спросил он, но она только покачала головой.
— Никогда не слышала.
— Когда вы последний раз видели вашу тётю? Заметили ли что-то странное? Может, она была встревожена или подавлена?
— Нет, я видела её неделю назад, она приехала к нам на ужин и весь вечер была весела.
— А где вы и ваш супруг были вечером и ночью на Адрианов день?
— Альбер был на службе, проверял ночные караулы, а я дома, читала книгу и рано легла спать. Слуги могут подтвердить.
— Хорошо, — кивнул Марк. — И последний вопрос: откуда у вашей тётушки были деньги? Всё-таки одно ваше приданое обошлось ей в двадцать тысяч, а я слышал, что она была щедра не только к вам.
— Но она ведь продала свой замок и дом в Сен-Марко, — растерялась Ванесса.
— И что-нибудь ещё? — продолжал допытываться он. — Может, она давала деньги под проценты или совершала какие-то сделки, которые приносили ей прибыль?
— Ничего такого, — ответила Ванесса. — Я бы знала. Она вела дела в поместье Гийома, но всегда всё записывала в свои книги, и он мог в любое время их проверить. Если честно, я не задумывалась об этом. Мне всегда казалось, что тётушка богата.
Перед уходом Марк поговорил со слугами, к чему госпожа де Шарон отнеслась спокойно. Они подтвердили, что в интересующее его время она находилась дома, а хозяин был на службе. Простившись с Ванессой, он вышел на улицу. Небо над городом уже начало темнеть, приближалась тёмная половина суток. Он с сомнением посмотрел в сторону городских ворот, размышляя, не стоит ли прямо сейчас поехать туда и поговорить с де Шароном, но потом подумал, что он никуда не сбежит. На всякий случай Марк отправил Эдама к коменданту внешних крепостных стен с тем, чтоб проверить алиби старшего племянника покойной баронессы. Юноша с энтузиазмом воспринял это поручение и, развернув коня, умчался вдоль по улице, а Марк подумал, что он просто рад на какое-то время вырваться из-под надзора.
Вернувшись в Серую башню, он поднялся в свой кабинет, где его ждала записка от Филбертуса, приложенная к возвращённому им странному письму. Придворный маг сообщал, что загадочный знак, имевшийся на неясном оттиске, ему незнаком, однако он постарается выяснить больше, а пока советует своему дорогому другу соблюдать осторожность.
Приняв этот совет к сведению, Марк сел за стол и достал из подсумка записку, переданную ему де Менаром, а потом написал на отдельном листе остальные строчки, оставленные баронессой де Морель в разных местах, после чего разрезал лист, чтоб на каждом клочке бумаги была одна фраза.
Перед ним оказалось пять записок: «Вор, позабывший братскую любовь», «Там мирно спит под каменной плитой», «Его герой, добыв копьё вначале», «Взгляни на этот камень гробовой», «И в радости будь рядом, и в печали». Прочитав их снова, он обратил внимание, что все они имеют один стихотворный размер и могут быть частями одного стиха. К тому же, окончания строк попарно формировали рифмы, что позволило ему, несколько раз поменяв местами бумажки, составить катерн:
И в радости будь рядом, и в печали,
Взгляни на этот камень гробовой,
Его герой, добыв копьё вначале,
Там мирно спит под каменной плитой.
Та самая первая строка о воре пока не укладывалась в общий текст, и Марк отложил её в сторону, подумав, что это стихотворение, видимо, имеет ещё одну строфу, однако, составляющие её строки ещё предстоит найти.
Пока же он снова прочёл получившееся четверостишие и должен был признать, что это ему мало что даёт. Он вспомнил рассказ графа де Монтезье о серебряном копье, положившем начало их славному роду. Данный катерн описывал подвиг сэра Жирарда, добывшего в бою серебряное копьё контаррена Синего Грифона. Можно было решить, что покойная баронесса таким образом выразила своё почтение первому графу де Монтезье, что было обычным делом в среде аристократов. Мало кто из них не пытался в изящной и даже поэтической форме восславить своих предков, прославивших свой род и служивших примером для потомков. Однако в этом случае незачем было делить это стихотворение на строчки и писать их там, где они будут обнаружены только после её смерти.
Он снова с сомнением взглянул на первую записку, теперь лежащую в стороне. «Вор, позабывший братскую любовь». Как это может относиться к этому возвышенному стилю? Впрочем, всему своё время, подумал Марк и, сложив записки и лист с четверостишием в отдельную папку, занялся другими делами.
Читая рассортированные секретарём письма, он невольно продолжал обдумывать странное дело, в которое позволил себя втянуть. Чем больше он им занимался, тем больше вопросов у него появлялось. Он до сих пор не знал, откуда у небогатой вдовы столько денег, что она смогла дать в приданое за воспитанницей двадцать тысяч марок, да ещё подарить ей драгоценную диадему. А потом ещё завещать своим наследникам семьдесят тысяч серебром. И кто этот Александр Леду? Он действительно сын Терезы де Мессаже? Если это так, то у него были основания убить баронессу де Морель: месть за мать и скорое получение наследства. Где искать этого загадочного юношу? Может ли он быть колдуном? Втёрся ли он в доверие к графу де Монтезье, чтоб добраться до своей жертвы? Это он запугивал женщин, живущих во флигеле? А кто устроил разгром в доме на улице военных баронов? Тоже он?
Марк вздохнул и, скомкав очередной пустой донос, бросил его в сторону растопленного камина. Бумажный катышек скрылся в пламени. Марк постоянно возвращался мыслями к таинственному Александру Леду. Он всё ещё оставался в тени и у него был мотив, чтоб убить женщину. Судя по тому, что его опекуном был дворянин и, возможно, рыцарь, молодой человек вполне мог быть обучен воинскому искусству и хорошо владеть кинжалом. Он мог поступить на службу к графу де Монтезье и жить в его поместье, потихоньку третируя женщину, повинную в смерти его матери. Он мог и не знать о завещании, но если знал, то не должен ли был поспешить, чтоб она не изменила его? Нотариус сказал, что последнее завещание было написано в начале года, то есть около трёх месяцев назад, так что и это сходится.
Ему по-прежнему не хотелось думать о том, что этот человек был способен навести на свою жертву чары или подослать к ней мелких надоедливых духов. Пропажу одних вещей и появление других, видимо, напоминавших баронессе де Морель о погибшей подруге, можно было подстроить, как, впрочем, и различные звуки в старом флигеле. Может, там был потайной ход или в её
